Штатив я удержала, пробирку — тоже, но порошок из нее высыпался на пол. И не успела я и глазом моргнуть, как ненормальный пес вылизал весь порошок, как будто его и не было!
— Гораций! — в ужасе завопила я. — Ты , рехнулся? Это же опасно!
Но Гораций только облизнулся и отошел от меня на безопасное расстояние. Вспомнив, что Валентин Сергеевич описывал опыты на животных, я решила, что такому здоровенному ротвейлеру не станет плохо от малого количества порошка. Кстати, совершенно не ясно, сколько он его съел, во всяком случае, больше, чем я. А на меня пока что порошок никак не подействовал. Посидев немножко, я оделась и решила выходить «на дело». И тут, когда я уже подходила к дверям своей квартиры, меня слегка качнуло, и в голове возник странный шум — как будто завыл ветер, и сквозь этот вой доносились еще какие-то непонятные шорохи, стуки, скрежет… Я остановилась в испуге, но потом взяла себя в руки и решила идти.
Очевидно, лекарство начало действовать, но вот как — это мы еще посмотрим.
Ключи от квартиры я опустила в почтовый ящик Эрика — если я задержусь, он погуляет с Горацием, заодно приглядит, не случилось ли чего с собакой после того, как Гораций сожрал порошок. У двери парадной я столкнулась с приятной соседкой с третьего этажа. Она мило мне улыбнулась и поздоровалась… И вдруг сквозь шорох и треск в моей голове я расслышала алую и сбивчивую речь:
«Ходят тут всякие молодые стервы… Где уж мужа уберечь, когда каждая норовит к нему в постель запрыгнуть. А мне уже пятьдесят два, и как ни крути, сколько денег не расходуй на косметику, как ни истязай себя физкультурой, меньше сорока мне уже никто не дает… Поубивать бы всех молодых баб…»
Я уже открыла рот, чтобы сказать милой соседке, что она ошибается, что сорок лет ей ну никак нельзя дать, минимум — сорок восемь, но вовремя опомнилась, сделала даме ручкой и выскочила на улицу. Ай да порошочек!
Оглядевшись и убедившись, что меня никто не видит, я юркнула в кусты, не без некоторого содрогания, потому что это было то самое место, где совсем недавно прятался стрелок-неудачник. Здесь я заняла давно облюбованный наблюдательный пункт и стала ждать. Погода была сегодня хорошая, одета я по сезону, так что вполне могу провести минут сорок в ожидании дамы-злодейки. Свисты и шорохи в моей голове стали еще сильнее, временами в них врывались обрывки фраз.
Открылась дверь нашего подъезда. Я насторожилась, но на пороге появилась все та же пятидесятилетняя соседка, с которой мы уже сталкивались сегодня, на этот раз с мужем — рослым представительным брюнетом с седыми висками.
— Пройдем немножко пешком, дорогой, — прощебетала дама, нежно глядя мужу в глаза, — а то ты совершенно не бываешь на воздухе. Вон какой стал бледный!
— Хорошо, дорогая! — ответил муж.
Тут же сквозь шум и завывания ветра в моей голове прорезались перебивающие друг друга монологи:
"Хоть бы ты, старый козел, наконец угомонился! Ни одной юбки не пропустишь!
И ведь старше меня, паразит, а выглядит как огурчик!"
«Вот ведь, увязалась за мной, старая галоша! Теперь ни за что не отвяжется! Только я с Лялечкой договорился — и на тебе! Все планы мои сорвала! А Лялечка, лапушка, ждет меня сейчас… Ух, скотина старая! Убил бы, своими руками убил…»
Муж нежно улыбнулся жене, она взяла его под руку, и они не спеша удалились по дорожке. Я проводила их изумленным взглядом, подумав, как усложнилась бы семейная жизнь, если бы препарат В-17 продавался в каждой аптеке.
Прошло еще несколько минут, и на пороге появилась Раиса Кузьминична. Я не собиралась подслушивать мысли славной старушки, но они волей-неволей зазвучали у меня в голове.
«Ну не паршивец ли! Ведь все, все как есть цветы обожрал! Уж алоэ-то думала, не тронет — и горькое, и колючее. Все равно объел! И что с ним, негодником, делать? Витаминов ему, что ли, не хватает? Так я ему и овес проращивала, и специальные кошачьи витамины покупала — все равно, разбойник, цветы жрет…»
Я улыбнулась: Раиса Кузьминична не спеша удалялась по дорожке, обдумывая свои непростые отношения с полуперсидским котом Тихоном.
Следом за ней из подъезда вылетела, пританцовывая, пятнадцатилетняя акселератка с седьмого этажа. Меня чуть не оглушил рэп, который она слушала — плейер на поясе, наушники на голове, а когда она начала мысленно сравнивать достоинства знакомых мальчиков, я мысленно сконфузилась и подумала, что, вероятно, старею, но вольность нравов современных тинейджеров не кажется мне синонимом внутренней свободы.
И тут, наконец, из дома вышла она — та самая дама в том самом голландском пальто.
Видимо, это пальто она считала своей униформой — чтобы, не дай Бог, никто не усомнился в том, что она — это именно она… То есть вовсе не она, а та, за которую она себя выдает… Я немножко запуталась, но суть моих рассуждений сводилась к тому, что она носит осточертевшее голландское пальто не снимая, как некое подобие пароля или опознавательного знака. При виде дамы я начала более внимательно вслушиваться в чужие мысли, надеясь узнать что-нибудь более интересное, чем поведение котов и супружеские измены — но не тут-то было. Сквозь шум и шорох в моей голове пробился незнакомый звук — ровное негромкое гудение.
Я вспомнила, как в прежние годы у нас в стране глушили зарубежные радиостанции, и поняла, что моя дама умеет каким-то образом блокировать свои мысли так, что прочитать их у меня не получится. Со своей стороны, я ожидала, что мои мысли тоже блокируются за счет приема В-17, иначе мне пришлось бы несладко. Действительно проходя мимо моего укрытия, дама как-то беспокойно повела головой — видимо, тоже услышала гудение моей глушилки, но не поверила своим ощущениям. На всякий случай я срочно стала думать о желтых листиках и белочках в Сосновском парке, пока дама не удалилась на достаточное расстояние в направлении автобусной остановки.