– Но сначала нужно добыть для тебя лицензию на трудовую деятельность, чтобы Безногий Майкл не спутал нам все карты, – напомнил Пройдоха Мишель.
– Да, да. Я помню. Далеко ещё до старого кладбища?
– Не очень. Можно дойти пешком. Всё равно никакой транспорт, кроме катафалков, туда не едет.
Путь, тем не менее, показался мне неблизким, и когда мы наконец повернули на улицу Задушенных Мышей, я слегка подустал. Очевидно, давал себя знать вчерашний марафон.
Дворец короля воров и бродяг уступал дворцу Маусов и в изяществе стиля, и в размерах. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что ни Маурицио Качотто ди Урбино, ни другой мало-мальски известный зодчий не привлекались к его строительству. Это было квадратное строение без архитектурных излишеств, с небольшими оконцами, которое скорее подходило для содержания заключённых, чем для дворцовых увеселений. Как я узнал позже, часть дома действительно когда-то занимала покойницкая. После этого он долго стоял заброшенным, пока его не облюбовал для себя и своей свиты король воров и бродяг. Здание давно нужно было снести, чтобы оно не портило вид города, но городские власти не решались на этот шаг, боясь навлечь на себя гнев короля маусвильского дна.
Ворота дворца не охранялись. Я обратил на это внимание своего спутника.
– А зачем их охранять? – удивился он. – Сюда всё равно никто чужой не посмеет войти. А если и войдёт, то больше никогда не выйдет.
И опять я не придал значения его словам, не затрепетал, не насторожился.
Мишель потянул на себя тяжёлую дверь, и мы беспрепятственно вошли в дом. Я ожидал, что внутреннее убранство дворца будет под стать его фасаду, но ошибся. Покои короля воров и бродяг были отделаны с роскошью, достойной его высокого титула. Оставив меня в приёмной, Мишель тут же отправился искать главного лекаря. Я не без удовольствия примостился на мягком восточном диване и дал отдых ногам, положив их на парчовую подушечку. Мне кажется, я даже ненадолго задремал, созерцая потолок, украшенный лепными орнаментами, потому что не слышал, как вернулся Мишель.
– Король сейчас принимает физиотерапевтические процедуры, – сказал Мишель. – Знать бы, что это такое. Но неважно. Увидишь – расскажешь. Главное – он тебя примет. Лекарь заверяет, что у Его Величества сегодня хорошее настроение. Так что можешь считать, что тебе повезло. Но ты всё равно не показывай вида, что испугался его. Он этого не любит.
– А мне есть чего опасаться? – спросил я.
– Нашему брату всегда есть чего опасаться, когда предстоит встреча с сильными мира сего, – философски заметил Пройдоха Мишель.
Мы миновали анфиладу комнат. Дворец казался погружённым в дремоту. Во дворце Мауса XXV, где мне доводилось бывать не раз, даже в утренние часы было намного оживлённей. Как я узнал позже, Его Величество Монморанси I, как изволил величать себя король воров и бродяг, не любил суеты вокруг себя. В его резиденции бывало людно лишь в те часы, когда он вершил суд и расправу. Обычно это случалось ближе к ночи. Сейчас же все покои были пусты. Только в одной из комнат о чём-то вполголоса беседовали трое. Одеты они были в такие же красочные лохмотья, что и мой спутник, но при этом как-то умудрялись сохранять щегольской вид. Я предположил, что это мыши из свиты Его Величества. Их прожжённые физиономии могли сделать честь любому полицейскому архиву преступников. Ни на мою скромную персону, ни на Пройдоху Мишеля придворные щёголи, увлечённые разговором, не обратили никакого внимания. "Никак, обсуждают очередную мошенническую комбинацию", – подумал я.
– Тебе сюда, – прервал мои мысли Мишель, останавливаясь у закрытой двери. – Дальше мне с тобой нельзя. Аудиенция получена для тебя одного. Давай! И не дрейфь, держи хвост пистолетом!
С этими словами он приоткрыл дверь и зачем-то подтолкнул меня, словно боялся, что я в последний момент могу передумать.
Я переступил порог и очутился в полумраке. Свет поступал в комнату через полуприкрытые ставни небольшого оконца, и всё, что я успел разглядеть в первый момент, был низкий диван, часть которого покрывал толстый пушистый ковёр. На ковре, без музыки, но очень слаженно танцевали три мышки. Одеты они были по-восточному в алые полупрозрачные шаровары и такого же цвета лифы. С лифов свисали продолговатые пурпурные бусинки, которые забавно подрагивали в такт ритмичным движениям танцовщиц. При моём появлении танцовщицы застыли, прикрыли мордашки ладошками и пропищали хором: "Ой, мамочки!"
Я уже успел привыкнуть к тому, что вызываю у жителей и, что ещё обидней, у жительниц Маусвиля неадекватную реакцию, поэтому испытал не столько удивление, сколько досаду от такого приёма: в глубине души я всё еще продолжал надеяться, что способен пробуждать в женских сердцах более возвышенные чувства, чем страх. Однако не успел я прочувствовать свою обиду до конца, как ковёр вдруг пришёл в движение и сказал голосом, от которого у меня кровь застыла в жилах: