Вечером я поделился своими мыслями с Мишелем. Моя идея ему понравилась, и мы решили не откладывать её осуществление в долгий ящик. Основную роль в задуманном спектакле должен был сыграть Мишель. Себе я отвёл молчаливую роль статиста. Однако, хотя это и была роль второго плана, всё действие маленькой пьесы вертелось именно вокруг неё. Поэтому я с самого утра расположился за туалетным столиком в так называемой гримёрной и принялся экспериментировать с гримом. Я трудился несколько часов, прежде чем добился желаемого эффекта; но когда, надев парик и расшитый золотом зелёный камзол (вот когда пригодился обширный гардероб хозяина дома!), я в последний раз оглядел себя в зеркале, на меня смотрела точная копия господина Шевротена, королевского прокурора. Правда, я несколько уступал господину Шевротену в габаритах, но в данном случае это не имело значения.
Дабы не томить читателя, скажу, что мой план состоял в том, чтобы немного припугнуть уже успевшего расслабиться и празднующего победу господина Гауду королевским прокурором, якобы проявившим не свойственную ему проницательность и, пусть запоздало и только с подачи адвоката Кантале, но всё же раскусившим коварного преступника. Мы рассчитывали на то, что ради спасения своей драгоценной шкуры злоумышленник согласится поделиться с умным прокурором малой толикой унаследованных от старшего брата богатств.
Ближе к вечеру мы наняли экипаж, пригодный для обслуживания важной персоны, и отправились по адресу, установленному мною накануне. Мы велели вознице остановиться у самого входа в дом, чтобы хозяин дома мог хорошо разглядеть, кто сидит в карете. На стук Мишеля, исполнявшего роль помощника прокурора, вышел сам хозяин. Заметив в окне кареты властное и суровое лицо королевского прокурора, господин Гауда побелел. Хотя не исключено, что я принимал желаемое за действительное. Я свёл свои судейские брови к переносице и хмуро уставился на негодяя, не говоря ни слова. Мой голос мог выдать меня, поэтому все нужные слова должен был произнести Мишель. Что именно он сказал хозяину, я не расслышал, но по тому, как подобострастно начал кланяться этот мерзавец, я понял, что главное дело сделано: в нас не распознали самозванцев. Остальное зависело от красноречия Мишеля. В том, что этому аристократу в душе и аферисту по призванию удастся осуществить задуманное, я не сомневался.
Однако минуты тянулись, а Пройдоха всё не появлялся. Я уже стал опасаться, что наш план провалился, как дверь открылась и мой приятель вышел из дому. Его никто не провожал. По его непроницаемой физиономии я не мог догадаться об исходе дела. Топорщащихся от денег карманов я тоже не заметил.
Пройдоха сел в карету и, пока она не тронулась, сидел, напустив на себя таинственности. Я его не торопил, зная, что долго играть в молчанку этот болтун не сможет. И в самом деле, я не успел сосчитать до десяти, как он заговорил.
– Отгадай, сколько мне удалось с него слупить, – сказал он.
– Неужели ничего? – спросил я.
– Обижаешь.
– Ну, тогда сто крон, – предположил я.
– Теперь ты обижаешь господина королевского прокурора. Сто крон – это не его масштаб. Кстати о господине прокуроре. Мы его явно недооценили. Но давай я лучше расскажу тебе всё по порядку. Начну с того, что этот прохвост Гауда ничуть не удивился нашему появлению. Если кто и удивлялся всю дорогу, так это я. Этот тип даже не поинтересовался, кто я такой, сразу провёл меня в дом и спрашивает: "Чем могу служить господину прокурору?" Я ответил, как ты меня учил: "Господин Шевротен поручил мне уладить с вами один деликатный вопрос". И тут он говорит: "Я думал, все деликатные вопросы мы уже уладили. Ваш шеф самолично пересчитал деньги и сказал, что мы в расчёте". Услышав это, я так растерялся, что забыл все заранее заготовленные слова. Я, можно сказать, просто опешил от такого поворота. Чтобы скрыть своё изумление, я прошёлся глазами по комнате, будто рассматриваю интерьер. Но нужно было что-то отвечать, что-нибудь обтекаемое, чтобы не попасть впросак, и я сказал: "Ситуация изменилась". К тому времени у меня в голове уже забрезжил слабый свет, но полной ясности всё же не было. Я догадался, что нас опередили, но не знал, каким образом, и оттого не мог сообразить, что говорить дальше. Короче, я понял, что иду ко дну, но тут этот тип сам протянул мне соломинку. "Мэтр Кантале?" – спросил он. Если бы он знал, как я обрадовался. "Именно, – сказал я. – Мэтр Кантале не только знает, что рецепт фальшивый, он даже догадывается, кто его сфабриковал". "Не может быть!" – воскликнул этот негодяй, хватаясь за сердце. "Еще как может", – ответил я не без злорадства. – Мэтр Кантале не дурак, как могло вам показаться. Не далее как час назад он заявил господину Шевротену, что всё знает и собирается вывести преступника на чистую воду". Тут негодяй не на шутку испугался. "Что же делать?" – запричитал он. "Известное дело, что", – намекнул я. Он понял меня с полуслова. "Вы хотите сказать, что ему нужно дать на лапу?" Я ухмыльнулся: "Вы видите другой выход? " "Пожалуй, вы правы, – согласился он. – Так будет проще всего. Сколько он хочет?" "Этот вопрос не обсуждался, – ответил я, – но при определении суммы взятки вы должны принять во внимание, что мэтр Кантале относится к категории честных мышей, а честные мыши нынче в цене". С моим последним утверждением он тоже согласился. Чтобы ему было легче расстаться с деньгами, я сделал вид, что сочувствую ему. "Что делать? – сказал я. – За всё приходится платить. Хочешь вкусно есть и мягко спать – плати. В тюрьме ничего этого нет". Видимо, мои слова по-настоящему взяли его за душу. Он ненадолго оставил меня одного, а когда вернулся, в лапе у него была пачка бумажных денег. "Здесь вся моя наличность, – сказал он. – Надеюсь, этого хватит". Я всё же предпочёл узнать: "Сколько тут?" – "Ровно тысяча крон. Я не оставил себе и полкроны,"– ответил он. Глаза у него при этом были такие честные, что я тут же понял: врёт. Я не мог проверить, сколько ещё денег осталось у него в загашнике, но его карманы были в пределах досягаемости, поэтому я спросил с невинным видом: "А что это у вас там позвякивает в кармане?" "Ах, это! Это так, мелочишка", – сказал он и провёл лапой по правому карману. Я пожелал лицезреть мелочишку. Набралось тридцать две кроны. Две кроны я оставил ему, чтобы купил себе успокоительного, а тридцать забрал в качестве оплаты своих посреднических услуг. Я подумал, что нам ещё нужно расплачиваться с кучером, а у него вряд ли найдётся сдача с крупной купюры. "Вы обещаете мне, что всё будет улажено?" – спросил негодяй, вытирая пот со лба. "Разумеется, – ответил я. – Господин королевский прокурор слов на ветер не бросает. Раз он взялся за это дело, то доведёт его до конца". После этих слов негодяй немного воспрянул духом, и мне это не понравилось. Поэтому я решил не лишать себя удовольствия и добавил: "Каким бы не был этот конец". Он, кажется, понял намёк, потому что вдруг побледнел. Он, тем не менее, собрался проводить меня до кареты, чтобы самолично поблагодарить тебя, но я его отговорил. "Лжесвидетели вызывают у господина прокурора кишечные колики, – сказал я. – Так что лучше держитесь от него подальше". Он не стал настаивать.