Здоровенный санитар запыхался не меньше Августины — они тянули-толкали раздолбанную каталку по лужам и ухабам, не теряя времени на поиски «перевозки».
На этот раз успели, благо рядом.
Сорокалетнего болгарина неделю лечили в поликлинике дипломатического корпуса от запора. Потом направили в соответствующий стационар, где на следующий день консультант из «неотложки» обнаружил запущенную кишечную непроходимость. Я не вполне уяснил причину непроходимости — опухоль или спайки.
Причинно-следственные отношения интересны спецам в области профилактической медицины. И еще патологоанатомам. Мы, «посиндромники», лечим результат. А результат налицо — за несколько дней неукротимой рвоты больной потерял много жидкости и находился в состоянии шока.
У меня не хватило сил скандалить по поводу отсутствия эндотрахеальной трубки. У «старой гвардии» считается признаком хорошего тона после наркоза выдернуть из клиента все «неестественные» средства жизнеобеспечения. И стремительно сплавить его куда глаза глядят.
Время позднее. Поддерживая плечом стену (и блокируя проход в ординаторскую, где на диванчике спал Витя), я отпустил соратников. Даже чая не предложил.
Маша отодвинула «Наири» на противоположный конец стола и подождала, пока я докурю. Совместными усилиями мы заполнили лист назначений. От руки — на компьютере это заняло бы сейчас часа полтора.
За вечер Маша не уступила мне ни унции, но, должен признать, смотрелась намного трезвее.
Девушка за ручку отвела меня в палату, где уже успела разложить подключичный набор. Я подозреваю, что Августина в отличие от Парашки когда-то владела подобными манипуляциями, но если орган не тренировать, он атрофируется. В «ЛОРе» и простые капельницы не всегда ставят. Ширнут больному в задницу что-нибудь для дури, хирурги накачают в ткани новокаина — и все довольны.
Маша фиксировала меня в вертикальном положении, обняв за талию и крепко прижав плоским животом к кровати. Исполнив свой врачебный долг, я снова потащил любимую в «Оку». Маша вырвалась и красивым, едва уловимым движением ввела в мочевой пузырь больного катетер Фолея. Мочи нету. Я подписал в назначения почечный стимулятор лазикс, не шибко надеясь на успех. Почки-то еще ничего, вот давление низковато.
С чувством выполненного долга мы вернулись в опустевшую ординаторскую. По переговорному устройству отыскали Дарью и отправили в палату.
В конце концов, кто сегодня дежурит, она или Машка? Допили коньяк. Сигареты кончились. Мы долго целовались при свете тусклой настольной лампы. О, этот умопомрачительный коктейль из смерти, грязи, вина и секса!
Сна оставалось часа четыре. Маша принялась мыть посуду — споро и сноровисто. Время пить и время убирать. Я вынес авоську с пустыми бутылками в ближайший скверик. Ночной воздух приятно холодил лицо. Чувствуя себя ильфо-петровским сеятелем, я веером разбросал стеклотару по кустам и дорожкам. Что-то разбилось.
Пробуждение было незапланированным и тяжелым.
Вспоминая русский фольклор, я поплелся за маячившим впереди женским силуэтом. Опять Маша. Судя по неровным квадратикам в листе назначении, Дарья успела поменять три флакона «Рингера». И рухнула на соседнюю койку, где и осталась лежать — не реагируя на внешние раздражители и оглашая палату богатырским храпом.
Больной серого цвета, потный. Еле дышит. Мочи ни капли.
Давление пятьдесят на ноль.
— Я поставила полиглюкин с допамином.
На тумбочке меня (а точнее, болгарина) ждали ларингоскоп и трубка «девятка». Я подергал болгарина за нижнюю челюсть. Тот сжал зубы. В принципе, можно интубировать через рот и без наркоза (которого больной может не перенести). Нужно только небольшое усилие… Точнее, насилие. Рассказывают же, как один кафедральный поддавала (уволили еще до меня) принял негра в коридоре 17-й «хирургии» за мертвяка и на живую стал совать трубку — все необходимое носил в кармане. Негр насилу вырвался.
Но я не люблю насилия. Не поленился сходить к интубационному столику и выбрал эндотрахеальную трубку меньшего диаметра. Смазал ее глицерином, закапал в левую ноздрю адреналин для профилактики кровотечения из слизистой и засунул трубу через нос вслепую.
Ни Филипп Исаевич, ни его подчиненные так не делают, будучи приверженцами гипотезы о вредности этого способа — для носа, трахеи и так далее. Выкормыш ГБО, ныне заведующий «нейрореанимацией» доцент Виталий Владиславович Силанский придерживается другой точки зрения. Он и обучил меня назотрахеальной интубации три года тому назад.
Маша подключила больного к аппарату и пошла варить кофе. Я отрегулировал параметры искусственной вентиляции легких и подачу кислорода, после чего, зевая, записал дневники.
Гинекологическая тетка не спала, насмотревшись за сегодняшнюю ночь ужасов больше, чем по своему «видаку» с момента его покупки.
Коллега посапывал в две дырочки, обняв больничную подушку. Неужели и ему бывает так хреново по утрам?
Закончив с кофе, я сковырнул с «Ркацители» надрезанную пробку. Суббота. Бежать некуда, докладывать некому. От вина не полегчало.
Закономерно. Надо просто хорошенько выспаться. Я налил еще. Дарья составила мне компанию.
Данайский опоздал почти на час. Принес леденящие душу новости — этой ночью на территории больницы нашли двух покойников.
Подробностями Наум Исаакович начал делиться прямо с порога.
Первый труп со следами насильственной смерти нашла в аллейке диспетчер приемного отделения — в пятнадцати метрах от нашей двери. Почему девушка бросила свои вечно трезвонящие телефоны и куда она направлялась в три часа утра, осталось тайной. Так или иначе, в свете фар милицейской машины диспетчер опознала труп — больной с переломом костей носа сорока пяти лет.
Самотеком поступил в «приемник» около девяти часов вечера. Заявил, что его избили неизвестные и настоятельно попросил госпитализировать его в любое отделение, только поскорее.
Но порядок есть порядок. Из «ЛОРа» вызвали дежурного доктора.
В конце концов больной устал ждать. Если гора не идет к Магомету… И правда — до восьмого корпуса рукой подать.
Я поежился. Оставалось надеяться, что мои ночные снаряды легли далеко от этого места.
Второго нашли в подвале гинекологии. Трудно сказать, сколько он там пролежал и кем был при жизни — токарем четвертого разряда, шофером автобусного парка или бомжем, который что-то забыл в подвале и просто оступился или поскользнулся на арбузной корке. Определенно одно — этот человек не заседал в Верховном Совете, Союзе писателей или композиторов. Погиб, по-видимому, от тяжелой черепно-мозговой травмы — других повреждений при беглом осмотре не обнаружили.
Стыла кровь. Маша предложила мне прогулку по Москве. Минут десять назад за ней заехал Боцман.
С Боцманом я знаком, хоть и заочно. Он первым покорил Машино сердце (дефлорировали ее намного раньше в дворовой компании) и около года крутил с девушкой любовь, пока та не встретила Колю из той же автоколонны.
Последовало официальное предложение, свадьба в третьеразрядном кафе (где заведовала подруга Машиной мамы), переезд в грязную, но удаленную от старшего поколения коммуналку и — через два месяца — возвращение к Боцману (без разрыва священных уз). Еще через три месяца, когда ромашки опять спрятались, а лютики снова поникли, Маша вернулась к мужу. Коля все простил и терпел ее еще четыре месяца до моего появления.
До сих пор неясно, как я — не пропахший соляркой, вообще не имевший машины (и не мечтавший о ней), пьющий от случая к случаю (но с тенденцией к учащению) смог затесаться в эту когорту прожженных автомобилистов.
Отводы не принимались. К тому же, если верить Маше, они с Боцманом сохранили чисто дружеские отношения.