В одиннадцать мы с трудом выползли на улицу Горького. То есть выползли я и Гена. Дамы держались бодро. Генрих настаивал на продолжении.
Он родился и вырос в «совке», первые двадцать лет жизни занимался исключительно физическим трудом и приобрел некоторый опыт употребления алкоголя.
До часу ночи компания гуляла по Москве, разыскивая несуществующее (по всей видимости) кооперативное кафе, отрекомендованное Геной в начале вечера. Наверное, он давно пожалел о своих необдуманных словах, но молчал, как рыба об лед. Только периодически бился головой о фонарные столбы.
Мало-помалу я оклемался. И даже взял у каких-то подозрительных личностей близ закрытого ларька четыре бутылки пива.
Расстегивая на ходу ширинку, Гена обошел ларек сзади и чуть не угодил в лапы недремлющих блюстителей порядка. Положение спасли два зеленых паспорта. Менты почтительно козырнули и оставили Гену (и огромную лужу под ним) в покое.
Женская половина валилась с ног от усталости. Генрих уверенно вышел на середину улицы и остановил «тачку». Гену загрузили вперед, остальные разместились сзади. Света подсела на колени к Генриху.
Первыми вышли Гена с Аллой. Света расположилась между двумя своими кавалерами и до самого теткиного подъезда мешала им, то есть нам, прихлебывать из горла. Потом мы мучительно искали Светину сумочку. Уже собирались поворачивать назад в «Центральный». Сумочка нашлась только за «Войковской».
У подъезда я долго отбивался от мускулистой руки Генриха с зажатым в кулаке «полтинником». Отбился.
— Ш-шеф, — плачу я.
Шеф вздохнул и попилил в Балашиху. Фиг он у меня больше четвертака получит.
В полшестого зазвонил телефон.
Суббота, еж твою мать!
Собрав остатки воли, я прошаркал к аппарату. Ничего не разбил.
— Слушаю.
— Олег, извини пожалуйста…
— Света?
— У нас небольшая проблема. Потерялись паспорта. С билетами на поезд. Генрих обзвонил все таксопарки…
— Когда поезд?
— В десять. В посольстве сказали, что дня за два…
— Но Ленинград накрывается?
— Что? — с русским сленгом у нее плоховато.
— То есть в Ленинград вы уже не попадаете?
— Получается так.
В дверь осторожно постучали.
— Подожди секунду, я дверь открою.
С улыбкой во все лицо на пороге стоял вчерашний, то бишь сегодняшний, таксист. Нежно прижимая к груди две заветные книжечки, которые даже обезьяну могут превратить в человека. Прямо как в сказке.
— Все нормально. Нашлись.
— Ой, правда? Как здорово!
Я пролистал паспорта.
Билеты на месте. Пакуйте багаж. Без четвёрти десять буду ждать на платформе. У вас пятый вагон.
— Спасибо. Олег, ты совсем не спал, — спать-то спал, но за две последние ночи меньше, чем ты думаешь — Нам так неудобно. Может, Генрих заедет к тебе в…
— Не стоит беспокойства. Мне будет приятно вас проводить.
Как ни странно, но это чистая правда.
Таксист переминался с ноги на ногу. Еще один «четвертак» сменил хозяина. Справедливость была восстановлена.
На Ленинградском вокзале моросил дождь.
Генрих забрал паспорта и подхватил легкую дорожную сумку.
— Ну, бывай. Спасибо за все. Даст Бог, свидимся.
— Бог даст…
Мы отменялись крепким мужским рукопожатием.
— Я пойду в купе. Скоро отправляемся.
Света кивнула.
— Олег, ты извини, если…
— За что? Было очень приятно познакомиться.
Проводник поднялся в тамбур.
— Тебе пора, — я протянул Свете руку, — Не поминай лихом.
Света прижалась влажными губами к моему подбородку. Я поправил ее ошибку.
На этот раз Венера была дома. Накормила меня домашними разносолами, которые прислала ей мама из Днепропетровска. Потом мы, стараясь не разбудить соседа по коммуналке — старого алкаша с тайными притязаниями на живущее за стенкой молодое тело, — проскользнули в ванную и помыли друг друга в ржавой лохани. С теми же предосторожностями пробрались в Венерину комнату.
Я завалился на диван. Венера вынула из шкафа какое-то суперсексуальное белье. Почему она думает, что можно надевать это в моем присутствии и еще рассчитывать на эффект?
— Ради Бога, не надо. Иди ко мне.
Девушка скинула махровый халатик. Я еще раз восхитился ее формами.
Инвертную позу упоминают среди ста пяти причин падения Рима.
И я понимаю, почему. Для Венеры, как и для многих других женщин, она самая выгодная. Ритмично вздымаются мячики грудей с торчащими сосками, кошачья спинка и округлая попка попеременно выгибаются, животик с пупком оригинальной формы сокращается — все в оптимальном ракурсе. Копна каштановых волос (она подкрасилась?) словно паранджа закрывает чуть-чуть восточное лицо с миндалевидными глазами под длинными дрожащими ресницами. Чувствуешь себя эдаким Capдарапалом.
В тусклом свете, пробивающемся сквозь тюлевые занавески, ее кожа казалась еще смуглее, еще бархатистей. Я развел в стороны темные пряди, чтобы увидеть, как в последние мгновения перед оргазмом раскроются пухлые губки и на меня обрушится шквал отборного мата:
— Е*и меня, е*и, е*и, е*и мою п**ду!
Мы кончили одновременно. Я не фанат синхронности в сексе, но Венера свято верит в дешевую символику. Насчиталась популярной литературы.
Неплохо. Но это — не «золотой дубль».
В электричке я не мог заснуть и остервенело тер глаза. Это неправильно. Если молодое мужчина по-настоящему хочет спать, он будет спать — под грохот канонады, стоя на голове или по шею в ледяной воде. Неужели старею?
У Мишки собралась разношерстная компания. Пейсатые ортодоксы из тех, кто марширует перед отделениями милиции с транспарантами провокационного содержания, добиваясь привода с автоматическим получением статуса политбеженцев. Медработники. Богема. Куда ни глянь, всюду сидели, стояли, пили, закусывали и спорили незнакомые или малознакомые люди. Ира и в самом деле оказалась очень эффектной дамой. И хорошей хозяйкой — в салонном понимании этого слова. Она переходила от группки к группке, для каждой находя пару добрых слов. Стол был шведским по форме, но отнюдь не по содержанию — шла вторая неделя «отходняка» в режиме стендбай и третий день — нон-стопа.
Я примостился в уголке, съел ложку «оливье», пригубил «Салюта» и перекинулся несколькими дежурными фразами с докторами «кардиореанимации». И музыку, и телик уже упаковали. Так что придется обходиться без танцев. Да и пространства для танцев маловато.
Мишка тщетно пытался вырваться из цепких лап борцов за свободу евреев. Проводы все больше и больше напоминали поминки. Я вытащил сигарету. А, черт! Зажигалку дома забыл.
Вокруг одни некурящие. Поборники здорового образа жизни и безопасного секса. И это правильно — зануды не должны размножаться.
Зевая и натыкаясь на гостей, я побрел на кухню. На кухне дым стоял коромыслом. Нашлись-таки родственные души. То есть даже не души, а три широкие спины в почти идентичных, но, бесспорно, аутентичных, джинсовых куртках.
— Огоньку не найдется?
Спины повернулись на девяносто градусов, и в образовавшемся проеме моему взору предстала фантастическая мулатка в цветастой блузке и короткой юбке. Она оккупировала единственный свободный табурет таким образом, чтобы каждый входящий мог рассмотреть ее полутораметровые ноги во всех деталях — от черных полусапожек до бежевых трусиков.
Я ощутил вкус шоколада во рту и небывалый прилив сил. «Коренной» кавалер, блокирующий прекрасную панораму, нехотя протянул мне зажигалку. Захват предмета перевел в рукопожатие.
— Олег Мальский, врач. «Коренной» оказался вольным фотографом, «пристяжные» — иконописцами с Арбата.
— Дездемона.
В левой руке вспотела сигарета. Я переложил зажигалку в карман брюк («коренной» поморщился) и припал губами к маленькой ручке с длинными пальцами. Разворот протянутой мне кисти исключал возможность любого другого приветствия.