Эрекцию скорее увидел, чем почувствовал. Не без сожаления — никогда и ни с кем так не танцевал — повел партнершу в сторону заранее застеленной кровати.
Комнату заволокло красным горячим туманом. «Только не в меня», — прошептала Лена и обняла ногами мою поясницу. Я тихо кончил, покинул ее восхитительную пещеру и театрально застонал.
Мы извивались, прыгали, вращались, ползали — друг на друге, друг под другом, друг за другом. Сбивали простыни, роняли подушки и сами падали на пол. Катались по полу, опрокидывая стулья.
Глотнув шампанского, меняли кассеты и продолжали. Уже под «Дип пёрпл», «Блэк саббат» и «Роллин Стоунс». С каждым разом поднимаясь все выше от земли.
На четвертом небе Лена забыла про контрацепцию. Или просто внимательно читала «Ветви персика».
На пятом я неожиданно получил затрещину.
— Почему?
— Не трудно запомнить, как меня зовут. О, я идиот! Кажется, назвал ее Венерой.
— Извини. Это шампанское какое-то ненормальное.
Лена надула губки. Но естество взяло свое, и вскоре она опрокинула меня на спину.
В Эмпирее я потерял счет.
Спали часа четыре.
Утром Лена разбудила меня нежным поцелуем.
— Ты знаешь, сколько… раз вчера?
— Не считал.
Лена назвала какую-то неправдоподобную цифру.
— Но ты ни разу не кончила.
— Я никогда не кончаю.
— Может, я что-то не так делаю?
Она прижалась ко мне — уже одетая по всей форме.
— Ну что ты! Я так тебе благодарна.
— Благодарна? Ничего не получив?
— Дурачок! Мне хорошо с тобой. Если честно, мне никогда ни с кем не было так хорошо. Какое-то сумасшествие… Что на нас нашло?
— Я подмешал в шампанское конский возбудитель.
Лена засмеялась.
— Пошли завтракать, Казанова!
Я сладко потянулся.
— У меня наркоз во вторую очередь. Ты иди, я еще посплю.
Лена стянула с меня одеяло.
— Вставай, соня! Мне скучно ехать одной.
Я встал, поднял с пола одеяло и снова рухнул в кровать, накрывшись с головой.
— Сказал не поеду, значит, не поеду.
— Ну и оставайся, грубятина такая.
Из квартиры я вышел часов в девять. Лифт не работал, пришлось спускаться по лестнице, что в домах подобной конструкции не очень удобно — на каждом этаже делаешь крюк, выходя на балкон. На балконе третьего этажа мне повстречались трое бугаев с лицами, не слишком отягощенными интеллектом. Самый мелкий и старый из них (лет сорока) преградил мой путь и произнес:
— Ну что, доктор, будем драться или оставишь Ленку в покое?
Даже если он прихватил двух других в качестве секундантов, заявиться на экзамен с бланшем не входило в мои планы. Sic transit gloria mundis[37].
Наконец вышла профессорша — вылавливать счастливчиков.
Только сейчас я заметил, что толпа наполовину поредела.
— Олег, что ж ты в угол забился? Покажись. Всем покажись!
Я подчинился.
Нелли Алиевна сверкнула вставными зубами.
— Поздравляю! Честно говоря, не ожидала.
За откровенность…
— Спасибо.
— Тебе спасибо. Поддержал честь кафедры.
Профессорша подозвала Костю, Андрюшу, Покрохина и девочку из Свердловска.
За большим зеленым столом в креслах зеленой кожи сидели позеленевшие отцы советской анестезиологии. Всех блатных прокатили.
М-р Джефф раздал нам желтые картонные анкетки, назвав их «предконтрактными формами». Мы заполнили формы и записали в блокноты адрес, домашний и рабочий телефоны Джеффа.
— Будем держать связь. Отъезд предположительна в конце августа — начале сентября.
Шефиня на колесах. Предложила свои услуги. Мне надо на «Измайловский», Покрохину на «Речной вокзал». Сошлись на «Проспекте Маркса».
Я воспользовался министерским телефоном.
— Па? Добрый вечер.
— Здравствуй.
— Извини за беспокойство, но не мог бы ты меня встретить? — машина на ходу, раньше одиннадцати он спать не ложится, — Есть новости. Важные и хорошие.
— Что, успешно апробировался? — папа мечтает о сыне-кандидате наук, — Или нашел очередную…
— Ни то и ни другое. Это не телефонный разговор, — об экзамене никто из домашних не знает.
— Ладно. Сейчас… пять минут восьмого. Где прикажете ждать?
— А где тебе удобно?
— Курский вокзал. На обычном месте. С восьми до четверти девятого. И попрошу не опаздывать!
— Договорились.
Красный «жигуль» Нелли Алиевны знают все, потому что он самый ржавый в больнице. В гараже у шефини стоит новенький «Мерседес», но иномарка, по-видимому, достанется одному из племянников — своих детей нет.
— Просто здорово, что прошли оба претендента от Боткинской.
Но, Ростислав Альбертович, ваше «коротко о себе» заняло больше получаса…
Покрохин любит вспоминать тяжелое детство, службу в Туркестанском военном округе и пять лет в рыбацком поселке под Хабаровском.
Наверное, «отцы» посочувствовали. Джефф скорее всего, не понял, о чем идет речь.
— Вы только начинаете жить, и вот — вытянули свой счастливый билет. Вам представилась такая возможность! Вырваться из нищеты, встать на ноги. Не транжирьте там. И, Ростислав Альбертович, не вызывайте семью, а ты, Олег, не увлекайся прекрасным полом. Год можно потерпеть.
Насчет семьи я с ней полностью согласен.
— Но чем тебе удалось так очаровать Джеффа? — и пояснила для моего товарища по счастью, Процедура отсева практически свелась к обсуждению кандидатуры Олега. Посылать его в Англию первым или сразу выписать все необходимые дипломы.
Покрохин закусил верхнюю губу. У Нелли Алиевны особое чувство юмора.
— Наверное, он увидел во мне фенотипического анестезиолога, — как можно туманнее ответил я и подкрутил усы.
— Не-ет… Тут не обошлось без биополей.
Еще и экстрасексом обозвали.
Уже у метро Батыриха напомнила о своем 65-м дне рождения, который ожидается через неделю, но планируется к обмыванию завтра. Следующую неделю профессорша собирается провести в Тунисе на съезде арабских анестезиологов. Удружил Ибрагим Нузейли — наш палестинский друг.
Отец приехал без пяти восемь — мрачнее тучи — и сразу приступил к промыванию мозгов.
— Ну что, все гуляешь, кобель несчастный! Ничего не подцепил? — и дальше в том же духе про эпоху СПИДа, про извращенца, с которым я сожительствую, и которому он обязательно все ребра переломает.
Это Паше-то с его черным поясом!
Я привык к отеческим внушениям, но перед людьми стыдно. Папа имеет обыкновение постепенно набирать децибелы. Его голос легко пробивает ветровое стекло «двадцатьчетверки» и перекрывает шум пригородных поездов.
Думаю, броня «Т-80» и турбины «Руслана» — не предел.
Когда перешли к проблемам злоупотребления спиртным и «всякой гадостью» (угадал или дедуктивный метод) в нашем «притоне», вокруг машины начала собираться толпа. Мы тронулись с места.
— Па, я в Англию еду.
— Подбросить прямо сейчас?
— Серьезно.
Я не любитель глупых розыгрышей, и отец это знает. Поверил.
Выслушал. Переменился в лице.
— Что ж. Первый путевый поступок за три года. Поздравляю.
Через двадцать минут мы поделились своей радостью с мамой и бабушкой.
Женщины суетились на кухне. Отец вынул из бара початую бутылку «Гордона» и две банки «тоника».
— Ничего, что теплый?
— Да я не хочу…
— Ладно ломаться. Здесь можно.
Проверяет.
— Хватит, хватит. Ну, за успех этого безнадежного предприятия!
Интерес к противоположному полу, медицине и противоестественному состоянию, бесцветно именуемому алкогольным опьянением, проснулся во мне почти одновременно. На этой самой квартире. В шестом классе я впервые попробовал «Шартрез» и «Бенедиктин» — из этого самого бара. Тогда же начал потихоньку таскать Большую медицинскую энциклопедию из книжного шкафа в коридоре — том за томом. Листал, ничего толком не понимая. За тридцать четвертым томом обнаружил колоду игральных карт эротического содержания. После чего регулярно запирался в своей комнате и оживлял неуемным воображением прекрасных див в «техноколоре». Пигмалион и пятьдесят четыре Галатеи.