С горячими камнями, с теплыми камнями. Этажом выше — солярий, аэробика, качалка.
Но гвоздь программы — собственно сауна. Слабонервных попрошу удалиться. Чересчур нравственных — тоже. Оставляете все, что на вас еще осталось, в шкафчике, цепляете браслетик с ключом на любую выступающую часть тела и паритесь.
Техническая сторона не заслуживает описания. Все почти как у нас, только кабинеты не индивидуальные, а коллективные. Старушки, старички, мужики, бабы — вперемешку. Мальчики подходят к девочкам и наоборот. Хи-хи, ха-ха, разговоры на общие темы. Рядом бар. Фрак не обязателен и даже возбраняется, достаточно костюмов Адама и Евы. Никто никого не хватает за сиськи-письки. Не принято.
Сначала я поприкалывался над турком, который прикрывал свои интимные места, исподтишка стреляя глазками во все стороны. Он исподтишка стрелял, я исподтишка прикалывался. Потом нарисовалась такая соска… Пришлось самому сложиться вдвое, уткнув голову в колени и носом отжимая вниз член.
Ночью меня снова мучили навязчивые эротические кошмары, которые активно подпитывает германское ТВ с его своеобразными традициями. Всю неделю боевики, детективы, развлекательные передачи, а по выходным клубничка.
Возрождают в мужьях интерес к женам. А порно! Вечерами супруги развлекали темного «совка» шедеврами из своей семейной видеотеки. Тоже разогревает.
К концу второй недели я почувствовал, что зверею. В начале третьей я впервые в жизни познакомился с бессонницей. В мою последнюю субботу я заснул лишь под утро и через несколько часов был разбужен шумом стиральной машинки.
Потирая засыпанные песком глаза, я натянул шорты и приоткрыл дверь.
В четырех метрах от меня Света развешивала на сушилку белье.
Она привстала на цыпочки, и коротенький халатик туго облепил мягкую грудь и круглые ягодицы, обнажив стройные ноги в озорных тапочках. Когда хозяйка наклонилась за очередной маечкой или трусиками, я выскользнул из комнаты и начал кошачье продвижение к намеченной жертве.
Света обернулась и вздрогнула. Я находился от нее на расстоянии протянутой руки и прочитал в серо-голубых глазах не ужас горлицы перед котом, а страх прелюбодейки перед судом шариата. Мы вцепились друг в друга, путаясь в завязках и пуговицах, и на какое-то время потеряли связь с реальным миром.
Первой ее вновь обрела Света. Она пресекла мои попытки посадить ее на стиральную машину и, захватив сорванные нашими руками предметы туалета, скрылась в моей комнате.
Эти пятнадцать минут стали лучшими из проведенных мною в Германии.
Но они прошли, как проходит все в поднебесной. Света накинула халатик и упорхнула, даже не сказав банальных слов о том, что «это было ошибкой, мы не имели права так поступать» и т. д. Все банальные слова просквозили в ее прощальном взгляде.
Мы возвращались из советского консульства. Мимо проплывали прикольные магазины (то есть с приспособлениями для дурацких шуток: пластиковыми мухами для соседской рюмки, тонкостенными шарами, заполненными вонючим газом, — для соседского стула, и т. п.) и накольные салоны (то есть салоны красочных татуировок). Поравнялись с секс-шопом.
Генрих притормозил.
— Не был?
— Не-а.
— Позор!
Света почти не краснела при виде искусственных членов всех цветов и размеров. С ручками, регулировкой температуры, выбросом спермоподобной жидкости, шестью скоростями и так далее. Обоюдоострых для лесбиянок, спаренных для любителей «сэндвича», оформленных под авторучку для студенток. На тот случай, если лекция окажется неинтересной.
Меня не растрогали куклы, плетки и наручники. Оно и понятно.
Непонятно, на кой мне сдался двадцатидюймовый черный фуй с рельефно выпирающими венами, который я купил, отстав от экскурсионной группы. Скорее всего, свою последнюю франкфуртскую покупку я сделал в пику Свете.
Все давно поняли, чем для меня закончатся сегодняшние посиделки, но никто не ожидал от Лены такой прыти. Ровно в полночь она попросила присутствующих очистить помещение и начала стелиться.
Андрон устроился на диване в ординаторской, пожертвовав своей личной жизнью ради друга. Катя ушла спать в «неотложку».
Дальнейшие события можно назвать сексом по медпоказаниям.
Упражнениями для душевной релаксации. Взаимоотношениями двух физических тел с тремя степенями свободы. До четырех утра мы выполнили и перевыполнили намеченную Леной программу. За себя и за того парня. То есть за Куранова. За всю ночь не произнесли ни единого слова. Издавали лишь нечленораздельные (но весьма громкие) звуки.
А чего стесняться. Я совместитель. Чужой. Е*ал чужую.
Оставалось спать часа два с небольшим. А завтра еще ночь в «неотлоге» — наменялся. Я хотел поцеловать Лену в лобик — по-отечески.
Получилось в губы. Тут ее и прорвало. Призналась в любви. Хорошо, что это у нее ненадолго. До следующего дежурства.
Вечером я устроил хозяевам прощальный ужин. За три недели — первый вечер дома. Закуску и выпивку взял в «Алди» — одном из сети самых дешевых из хороших и самых хороших из дешевых западногерманских универмагов.
Уплывала последняя валюта. Все проекты обогащения провалились. Водку потребили. Юбилейные рубли не вызвали у нумизматов дикого восторга и, тем более, желания их купить.
Мы хлебнули вина, зажевали сыром и будочками, отщипнули колбаски и распечатали торт.
И-э-эх! Двум смертям не бывать. Я вытащил из сумки янтарное ожерелье и часы «Слава». Даже турки отказались. Или продавец из меня хреновый?
Последовала серия ответных импровизированных подарков. Мы присели на дорожку, потом бодро подхватили чемоданы и коробки.
Света тоже поехала на вокзал и даже чмокнула меня в щечку — как ни в чем ни бывало. Но не так, как год назад на Ленинградском…
Утром «боевая слава» преподнес нам очередной сюрприз.
Оказывается, аминазин на него не подействовал.
Я выслушал связное повествование о ночной пьянке со звоном стаканом, песнями (не помню такого) и развратом.
Парируем сюрприз сюрпризом. В дневнике я подробно описал клинику психоза — дедушкиными словами. На обходе дал пациенту выговориться и молча протянул заведующему историю. Тот прочитал мой дневничок, понимающе покачал головой и стал готовить больного Варфоломеева к переводу в «психосоматику». Так называется местное лечебно-исправительное учреждение строгого режима.
Варфоломеевской ночи не получилось.
На границе прыщавый лейтенантик тупо уставился в ничем не замаскированную горку антикоммунистической литературы (втюхали все-таки, «просветители»!). Я внутренне напрягся. Сила привычки.
— А… это… «Плейбоя» нету?
— Нет.
— Жаль. Так, хотел полистать.
Белорусский вокзал встретил меня шумом и вонью. Ну почему в наш бензин не добавляют катализатор?!
За стеклами «табачек» красовались новые, «кооперативные» цены. Простые по рублю, «Космос» по три. Совершенно свободно.
У одного из ларьков начала быстро формироваться очередь. Я остановил прохожего.
— Ты че, земляк, с Луны свалился? Там по талонам дают.
— По каким талонам?
— По декабрьским. На сахар. Пять пачек на талон.
Прогресс. Когда мы уезжали, привокзальные цыгане торговали «бычками» в майонезных банках. Водители троллейбусов перекрывали движение вверенными им транспортными средствами, требуя немедленной выдачи по две пачки любых на рыло.
Я со смаком затянулся «Газуаз капорал».
He вылезать из больницы сорок восемь часов — это вам не хер собачий. А собачачий. Далеко позади остались молодые годы, когда можно было толком не спамши, не жрамши толково лечить по трое-четверо суток кряду. Кочуя из Москвы в Щелково и обратно или переползая из отделения в отделение или вообще окопавшись на одном месте вопреки положениям КЗОТа.