В ту же секунду бабушка захрипела и стала заваливаться на бок. Либо она не переносила новокаина, либо (вероятнее всего) утомленное сердце, которое могло отказать и до, и после, решило отказать именно во время этой весьма несложной манипуляции. Неоспоримо одно — показательное оживление с участием заведующего «анестезиологией», четырех докторов и сестер без числа успеха не имело.
Остальные пять коек шестикоечной палаты реанимации занимал главный врач роддома Валерий Осипович Куницын.
Валерий Осипович не был гостем в нашем отделении. Начиная с 1980-о его, тогда еще главного акушера-гинеколога Московской области, частенько приносили сюда в невменяемом состоянии. Куницын бузил, уделывал диван в ординаторской (тот самый) и, получив пол-литра глюкозы и двадцать миллиграммов диазепама в вену, засыпал сном праведника.
В конечном итоге, устав от тяжкого бремени ответственности, Валерий Осипович (по собственному желанию) влился во врачебный коллектив балашихинского роддома. Однако долго оставаться на вторых ролях не мог и, сколотил собственную партию — разумеется, нового типа.
В канун одного из всенародных праздников тогдашний главврач роддома Орлов выпил лишнего. В рабочее время и на рабочем месте. То есть как обычно. В привычной компании.
Было весело. Болтали, шутили, курили. Чуть-чуть протрезвев, Орлов обнаружил в своем кабинете лишь пустые бутылки и наряд линейного контроля.
Сценарий избитый, но весьма действенный. Куницын занял место главного.
Будучи человеком энергичным и прирожденным организатором, принёс акушерско-гинекологической службе района больше пользы, чем вреда. При Валерии Осиповиче роддом вселился в новое здание и после успешного капремонта законтачил с номерными заводами (коих в Балашихе множество). За чей счет и переоснастился по последнему слову техники.
Через горкомовских и исполкомовских секретарш, которые неиссякающим потоком шли на чистки и спирали, новый главврач выбивал для коллектива заказы и премии.
При роддоме открылся кооператив, что помогло хотя бы отчасти легализовать доходы наиболее активных сотрудников.
Шефа уважали. Некоторые любили. Кое-кто боготворил. И шеф помаленьку зарвался. Во внеурочное время на «левом» миниаборте Валерий Осипович перфорировал матку и, не дожидаясь пробуждения от внутривенного наркоза, произвел лапаротомию[4]. Анестезиолог Тиша Николаев — выкормыш и правая рука Куницына — интубировал пострадавшую, подключил ее к респиратору, после чего помылся ассистировать. Благо, навыки имеются.
Матку благополучно ушили. В истории болезни случай оформили как нарушенную внематочную беременность. За очередную спасенную жизнь пропустили «по маленькой» и разъехались по домам.
Очевидно, тем бы все и закончилось — с больной, неожиданно для себя обнаружившей шов на животе (за который уплачено не было), всегда можно так или иначе договориться.
Но слепая Судьба бросила не тот грузик не на ту чашу. Весы отклонились не в ту сторону, а вместе с ними — рулевое колесо куницынской «девятки». «Девятка» протаранила рейсовый автобус. Возникла конфликтная ситуация.
Валерий Осипович по привычке обгадился и был транспортирован в околоток, где закатил грандиозную истерику. Только великодушное вмешательство главврача ЦРБ А.С. Калачева спасло Куницына от психушки. Его обмыли, переодели и изолировали в палате реанимации.
Тем временем люди Калачева по свежим следам растормошили больную, сделали ей УЗИ и, естественно, обнаружили две целые и невредимые трубы. Запахло подлогом.
Для Куницына завели две истории болезни: липовую с диагнозом ИБС — мол, не дрейфь, никому ничего не скажем — и «козырную» с анамнезом и записью психиатра. Психиатр навещала Валерия Осиповича под личиной старой знакомой. Коей она, собственно, и являлась.
Без сомнения, Куницын знал правила игры. Он уже несколько раз наведывался в ординаторскую, заводил пространные беседы, угощал сигаретами и куда-то звонил. Уважая конфиденциальность телефонных разговоров, я выходил курить на лестницу.
Тумбочка моего главного пациента была забита антидепрессантами и транквилизаторами. Он пил таблетки по собственной, усиленной схеме — вот и все лечение.
В курс дела меня ввел заведующий операционно-анестезиологическим отделением Филарет Илларионович Минеев, который был похож на печальную оглоблю и славился своей пунктуальностью, высиживая на службе от звонка до звонка — и ни минутой больше. А тут — в воскресенье! — убил добрые полчаса, чтобы передать мне этот ушат грязи. Не пролил ни капли.
Вскоре после его ухода я записал положенные на сутки четыре дневника и снова запер «козырную» историю в стол.
Принесли снимок легких ребенка. Все чисто.
Вслед за рентгенотехником в ординаторскую впорхнула лаборантка Венера.
Венера работает у нас около года. Хорошая девочка.
Добросовестная, аккуратная. Помимо этих похвальных качеств нельзя не отметить пышную кудрявую шевелюру, глаза-маслины, курносый носик, рельефные губки и мускулистые ноги, неотразимую сексуальность которых всегда что-нибудь подчеркивает. Сегодня — коротенький халатик нестандартного кукольного фасона.
Венера кокетливо наклонила голову, и большой разноцветный бант, за который ей часто доставалось от наших упрятанных под нелепые крахмальные колпаки старушек, затрепетал, как бабочка.
— Здравствуйте, Олег Леонидович.
— Привет, — я не знал, что Венера сегодня дежурит, и при виде ее испытал радость столь же неподдельную, сколь и беспочвенную.
Венера никогда не подавала повода.
— Кому лейкоциты?
— Мальчику после аппендэктомии. А ты думала Куницыну?
Куницын ни в каких анализах не нуждался. Более того, он вытеснил из отделения пациентов, которые нуждались — и не только в анализах.
Тем самым значительно уменьшив нагрузку на лабораторную службу, поскольку «реанимация» является их главным заказчиком.
— Я думала вам.
Аппетитно крутанув бедрами, Венера выскочила из моей «одиночки». Она со мною заигрывает или я опять принимаю желаемое за действительное?
Венера мне давно нравится. Но я робок от природы и осторожен во всех начинаниях. Опять же не хочется получить оплеуху. Хотя эпоха оплеух уже давно прошла. Тем более, что я врач, а она медсестра. Правда, эпоха субординации закончилась еще раньше.
В любом случае приличной девушке труднее сделать первый шаг.
Но кто бы решился дать определение приличной девушки? И хотел ли я, чтобы Венера оказалась таковой? И потом… Попытка не пытка. Если сейчас упустить свой шанс, не позднее, чем завтра им воспользуется другой. Это — как кирпичи на стройке.
Тем более, что за последний год ситуация с прекрасным полом изменилась ненамного.
Прокуренная Наташа из «неотложки» поддалась-таки на мои неуклюжие приставания. После ночных обжиманий в коридоре она затащила меня в сестринскую раздевалку, где все и произошло. Я был шокирован. Не легкой победой и не внушительной разницей в возрасте (не в ее пользу) — первая была закономерной, а вторая очевидной, но обезображенным рубцами животом. О пяти лапаротомиях (в восемнадцать лет выпала по пьяни с пятого этажа) я узнал только, когда Наташа скинула операционную форму.
С тех пор мы общались два-три раза в месяц, когда мне становилось совсем невтерпеж.
Палата тонула во мраке. Валерий Осипович дремал, одурманенный психотропными препаратами.
Мальчик проснулся и хныкал. Его по очереди успокаивали анестезистки и операционные сестры. Я выслушал ему легкие. Как у космонавта.
— Что есть из наркотиков?
— Морфий, промедол, фентанил, — ответила толстая Женя.
Я знал ее больше семи лет — с того самого времени, когда безусый студент второго курса осчастливил своим появлением стонущую от нехватки санитаров больницу. Женя работала за троих, за словом в карман не лазила, не употребляла спиртного, курила, как паровоз и, по-моему, вообще не спала.