В этот вечер дворник заметил: к «нашей барышне» поднялся незнакомый ему визитёр с букетом цветов. Шёл восьмой час, самое время для гостей, визитёр с таким ликующим видом нёс свой букет, упакованный от мороза в глянцевитую бумажную обёртку, что сомнений быть не могло: в доме затевается семейное празднество. Уж не женишок ли объявился? Дай бог. Не век ей, бедненькой, по службам бегать.
Прошёл ещё гость, чуть рыжеватый, лобастый господин в каракулевой шапке, из-под которой зорко поблёскивали карие глаза. По всей видимости, сослуживец не особо важный.
Никого, кроме этих двоих, старший дворник не видел: пока отгребал снег от парадного, остальные посетители, воспользовавшись проходным двором, поднялись чёрной лестницей.
Молодой человек, преподнёсший Надежде Константиновне букет тёмных роз, был студент университета Михаил Сильвин, немало всех удививший своей светской галантностью. Надежда Константиновна смешалась, принимая цветы.
Дорого, пожалуй, они стоят зимой, — заметил кто-то.
— Дороговато, ничего не скажешь, — согласился Сильвин, радуясь, как гимназист, своей выдумке. — Зато отменно изящная конспирация!
Он вытащил из букета сложенный вчетверо лист бумаги — рукопись статьи Ульянова «О чём думают наши министры?».
О чём они думают в наступившие против их воли удивительные времена, когда революционной организацией уже охвачены все крупнейшие заводы столицы, создан центр, направляющий работу всех рабочих кружков и районов, и готова к изданию марксистская боевая газета, которая для министров едва ли не опаснее бомбы? А ведь прошло немногим больше двух лет после того вечера на Васильевском острове, когда молодые петербургские марксисты собрались вокруг приехавшего с Волги Ульянова!
Старший дворник угадал: сегодняшняя сходка у Крупской и верно похожа на праздник. Однако не семейный, хотя Елизавета Васильевна, как и дочь её, подвижная и лёгкая женщина лет пятидесяти, без сединки в молодых волосах, смастерила пирог с клубничным вареньем, который гости в один миг умяли, после чего занялись важнейшим своим делом — обсуждением газеты. Разошлись поздно. Владимир Ильич позже всех.
— Очень и очень дорога мне в этой газете статья о министрах, Владимир Ильич! В ней самый гвоздь. Послушайте только! Нет, вы послушайте!
Надежда Константиновна выбрала из пачки рукописей на столе статью Ульянова и, торопясь, чтобы он не перебил, прочитала почти на память:
— «Министр смотрит на рабочих, как на порох, а на знание и образование, как на искру: министр уверен, что если искра попадёт в порох, то взрыв направится прежде всего на правительство».
— Владимир Ильич! Как точно и верно: взрыв направится на правительство! А убийственная ирония в адрес министра!.. Впрочем, что это я разъясняю вам ваши же мысли?
Она рассмеялась.
В этот вечер они много смеялись, хотя собрались по архисерьёзному поводу. Скорее бы дожить до завтра! Завтра Анатолий Ванеев переправит рукописи в лахтинскую подпольную типографию — и первый номер рабочей марксистской газеты выйдет в свет. И сделан ещё шаг вперёд. Семивёрстный шажище!
— Что всего более радостно, — шагая, по обыкновению, из угла в угол комнаты, говорил Владимир Ильич с тем особенным искристым светом в глазах, который она так любила, — в чём наша сила — это появление рабочего нового типа. Пока министры обмениваются секретными письмами относительно пагубы знаний для рабочего класса, в жизни сложился тип сознательного, знающего революционера-рабочего. Проморгали министры!
Он сощурился. От глаз к высоким вискам, играя смехом, побежали морщинки.
«Уже и морщинки!» — с лаской подумала Крупская.
— Ванеев — сущее золото! — как бы без перехода и связи продолжал он, листая рукописи на столе. Мысль о трудном и рискованном деле, которое предстоит назавтра Ванееву, заботит его страшно. — Сокровище наше Ванеев! Скромен, твёрд, смел. Идеал революционера!
Надежда Константиновна втихомолку улыбнулась. Расхваливать товарищей Владимир Ильич мастер. Удивительный дар у этого человека — откапывать в людях достоинства! Откопает и уж с таким пылом возьмётся расписывать, что послушать его — в их кружке каждый на свой лад сокровище.