Пётр Афанасьевич? «Прынцессочка, позвольте шейку поцеловать, украшеньице жизни моей».
Лиза хрустнула пальцами. Звук, похожий на сдавленный плач, вырвался из горла. Юлдашбай внимательно на неё поглядел.
— Вы не ихняя?
— Нет. А вы кто?
— Грузчик, — ответил Юлдашбай.
— Грузчик? — изумлённо, почти в страхе спросила Лиза.
Казанские грузчики и их забастовка стояли у неё перед глазами. И чувство будто недозволенного кем-то, жуткого и дерзкого участия и интереса к ним, тем казанским бастующим грузчикам, вновь поднялось в ней.
— Ты грузчик?
— Был раньше рабочим, заводским. Буду снова рабочим. Когда-нибудь поступлю на завод. Да разве ты понимаешь?
— Понимаю, понимаю. Ты не думай. Я не богачка.
Они заговорили на «ты», и преграда между ними как будто разрушилась.
Они уже шли рядом, почти плечом к плечу, торопливо уходили от дома. Лиза хотела разузнать, кто же они, хозяева длинного, выкрашенного под кирпичную краску многооконного дома, с кружевной резьбой деревянных наличников, с двумя фонарями возле подъезда и комнатами, где мещанские половики, позолота и богатая бронза? Кто они? Хозяйку и хозяйскую дочь она ненавидела. К Игнатке равнодушна. Жених? Он другой, он другой! Любит Лизу. Знаете ли вы, что такое любовь? Когда на всём свете у тебя никого нет, вдруг приходит любовь. Лиза выйдет замуж и будет образовывать Петра Афанасьевича, научит его слушать музыку «Бойся моей судьбы, — говорила Татьяна Карловна. — Я тоже когда-то была молодой».
Лиза не сказала о женихе Юлдашбаю. Почему-то не сказала.
— А хозяин? — спросил Юлдашбай.
Хозяин хороший. Он один только и добрый, он один смеётся и шутит и зовёт Лизу игрушечкой.
Высокий, выше Лизы на целую голову, Юлдашбай к ней нагнулся, близко заглянул в глаза и тихо, страшно:
— Хозяин — убийца.
Лиза беззвучно охнула, подняла руки к горлу. Она обыкновенная, совсем обыкновенная барышня, институтка, читала «Дворянское гнездо», а о Чернышевском даже не слышала. Отчего на неё сваливаются такие странные встречи, такие жестокие слова сваливаются на неё?
— Я видела тебя из окна. Ты всё ходишь мимо дома, — сказала Лиза.
— Хочу увидеть убийцу отца, — ответил Юлдашбай. — Запомнить хочу.
— Расскажи — робко и отчаянно попросила Лиза.
Они шагали по улицам, пока Юлдашбай не рассказал Лизе всю историю своей семьи и Кондратия Прокофьевича.
После этого Лиза побежала к Ульяновым.
Лестница была узка. Оборки платья, колыхаясь, касались перил. Двадцать пять лестничных ступенек были так круты, что Лиза задыхалась, когда взбежала наверх. От крутизны ступенек или от смущения? Ведь в тот раз, когда она проводила Надежду Константиновну до калитки, ей ясно сказали: «Прощайте, Лиза».
Она увидела низкую комнату, в одной половине стояла кровать под пикейным одеялом, в другой половине, с побелённой печью, небольшой, как всё в этой квартире, была кухня, чистая, уютная кухонька. Дверь из этой комнаты вела в следующую, ещё меньшую, с продолговатым столом у окна, за которым кончали обедать.
— Здравствуйте, — сказала Лиза и, увидя пожилую женщину во главе стола, сделала реверанс. И окончательно смутилась, сердитый румянец кинулся ей на щёки. Пожилая женщина, широколицая, гладко причёсанная, с насмешливой добротой глядела на Лизу. «Наверное, смешливая, любит смеяться», — подумала Лиза.
— Здравствуйте, тёзка, — сказала пожилая женщина.
— Почему тёзка?
— Потому что я тоже Елизавета Васильевна.
— Откуда вы моё имя узнали?
— Да-к ведь только что Наденька Лизой вас назвала. — И Елизавета Васильевна, так и есть, рассмеялась.
Владимир Ильич поднялся предложить стул:
— Садитесь, пожалуйста.
Он был сдержан и вежлив. Надежда Константиновна была не в своей тарелке, не зная, как вести себя с Лизой. Неприятно, что они сейчас лишь о ней говорили, судили её, а она тут как тут, и, хотя наверняка не слышала их суждений, всё равно неприятно, что пришла в это именно время. Надежда Константиновна досадовала, что Лиза пришла. Кажется, в прошлый раз могла бы понять.
Надежда Константиновна собрала — посуду и понесла в кухню. Пускай без неё займут эту гостью, пусть уж мама.
— А Анны Ильиничны нет, — сказала Лиза.
— Совершенно верно, — согласилась Елизавета Васильевна. — Уехали домой. Погостили и уехали. В гостях хорошо, а дома лучше.
Елизавета Васильевна закурила, и это несвойственное дамам занятие удивило и неизвестно отчего ещё более расположило к ней Лизу. Она тоже необычна, Елизавета Васильевна, необычна по-своему.