Владимир Ильич был на ногах задолго до колоколов, сзывающих православный народ к ранней обедне.
Солнце, поднявшись над крышами, хлынуло в кисейные занавески окна, наполняя комнату мягким сиянием, и разбудило Владимира Ильича.
Он отдёрнул занавески. В окно глянуло лазурное небо. Двое суток дождило. Ситничек — меленький дождик — сеял и сеял, нудно, без передышки, а в эту ночь разнесло обложные тучи, и засверкало, блистая омытой зеленью, чистое утро. Город ещё не просыпался, только на мостовой ворковали и гулили голуби-сизяки.
Потом зазвонили колокола, но к тому времени Владимир Ильич уже заканчивал письмо. Опасаясь выдать на случай жандармской проверки свою радость, он в сдержанных выражениях сообщал, что, доживая в Пскове последние дни, паки и паки возносит благодарности здешнему, выше всех ожиданий, здоровому климату, но что злосчастный катар требует всё же полечиться ещё за границей и что псковский полицмейстер дал на отъезд разрешение. Дело в шляпе, можно собирать чемодан!
Владимир Ильич выдвинул ящик стола полюбоваться заграничным паспортом. Он только его получил.
Слишком уж важен этот магический документ, выпускавший его из-под надзора российской охранки! С отъездом за границу связаны планы дальнейшей партийной работы, в подготовке к которой протекла вся шушенская ссылка и почти три месяца в Пскове. Почти три месяца непрестанного труда, связей, знакомств, встреч с социал-демократами, совещаний, обдумываний, в результате которых издание за границей нелегальной газеты «Искра» решено окончательно.
О планах издания «Искры» Владимир Ильич мог бы исписать четыре, пять десять страниц, но так как малейший намёк грозил непоправимой бедой, именно в этом месте пришлось ставить точку. Владимир Ильич заклеил конверт и надписал адрес: «Уфа. Угол Тюремной и Жандармской».
«Ничего себе, весёленький адресок!» — усмехнулся он, подставляя конверт под солнце, чтобы просохли чернила.
Стол стоял у окна и весь был залит солнечным светом. Владимира Ильича потянуло на воздух, куда-нибудь в поле или на берег реки, где майский ветерок несёт из садов запахи цветущих груш и яблонь. Он спрятал письмо в карман и на цыпочках вышел из комнаты, намереваясь улизнуть незамеченным. Хозяева непременно затеяли бы завтрак, а Владимиру Ильичу до страсти хотелось выбежать на волю, пока улицы пусты и листья барбарисовых и жасминных кустов за садовыми изгородями росятся жемчужными каплями вчерашнего дождика.
Предосторожности были напрасны. Квартирохозяева, аптекарь Лурьи с супругой, мирно почивали, поскольку аптека в воскресный день заперта.
Владимир Ильич решил отдохнуть и больше не думать об издании «Искры». Полный отдых!
Ноги сами привычным путём привели его к библиотеке, где он порядком просиживал над всевозможными справочниками, так как для заработка и чтобы не вызывать подозрений полиции служил в Пскове статистиком.
«Да, письмо!» — вспомнил Владимир Ильич и возле библиотеки опустил в почтовый ящик конверт с адресом: «Уфа. Угол Тюремной и Жандармской Надежде Константиновне».
Они приехали туда прямо из Шушенского. Надежде Константиновне назначено отбывать в Уфе остающийся год ссылки, и там, в этом городе, полном политических ссыльных, буквально в первые же часы после поезда, когда с непривычки ещё пошатывается под ногами земля, начались поиски необходимых для организации «Искры» людей.
Первостепенно важно собрать стойких марксистов, ах как важно! Договориться: «В чём сейчас наша цель?»
Люди, с которыми, вернувшись из Шушенского, Владимир Ильич встречался в Уфе, Москве, Петербурге, Смоленске, наконец, в самом Пскове, поражались тому, что этот человек с тёмным от сибирских ветров загаром так хорошо знает состояние революционного дела в России и с такой бесстрашной трезвостью судит о нём.
«Понять главную черту движения!» — вот о чём размышлял Владимир Ильич долгие месяцы в ссылке.
Когда поезд перевалил Уральский хребет, оставив позади белый столб, извещавший, что Азия кончилась, не за горами страстно ожидаемое дело, теперь совсем уж не за горами, перед умственным взором Владимира Ильича картина революционного развития в России рисовалась резко и живо во всей её сложности.
Ничего с собой не поделаешь! Он вышел побродить напоследок по Пскову, но голова продолжала работать. Он думал и думал. О том, что рабочее движение широко и могуче, но раздроблено. А среди интеллигентов разноголосица, путаница. Экономизм грозит увести рабочих в болото. Опасно! Не смертельно опасно, но закрывать глаза на шатание мысли нельзя. Трижды нельзя! «В чём же задача? Разойтись с теми, кто мешает движению. И возобновить истинно революционную партию. Это сделает „Искра“. И для этого нужно Стоп! Условлено: отдых, не думать».