«Пролетариат должен поддерживать всякое революционное движение против существующего строя, являться защитником всякой угнетённой народности или расы».
Разве не верно? И верно, и ясно, будто твоя собственная мысль, а он услышал твою мысль и высказал вслух.
Эразм быстро пробежал две странички. Отчёркнуто: «На своих крепких плечах русский рабочий класс должен вынести и вынесет дело завоевания политической свободы».
«Моя мечта быть военным? Как совместить? — пронеслось в уме. — А захват политической власти? Разве голыми руками можно взять власть?»
— Пока довольно, — сказала Инна, беря у него брошюру. — Некоторое представление составил, кто таков Владимир Ильич?
Эразм кивнул.
Он был неразговорчив. Скрытность его Инне известна. Можно не повторять, что брошюра нелегальная.
— Вот что, Эразм, постарайся собраться скорее. Надень кадетскую форму.
Он бросил на неё короткий взгляд. Разумеется, он не спросил, зачем надо для этой прогулки одеться кадетом. Впрочем, не таким уж был Эразм недогадливым.
Через четверть часа они вышли из дому и направились к центру. Эразм помнил, что задавать вопросы не надо.
В двух кварталах от Центральной улицы возле них очутился незнакомый человек. Средних лет, ничем не заметный, с чёрным бантиком галстука, в шляпе и с тростью и выпущенной из нагрудного пиджачного кармашка голубой каёмкой платка.
— Брат Эразм, — представила Инна.
— Кадет Оренбургского Неплюевского корпуса, — шаркнув и выпятив грудь, отрапортовал Эразм. (Раз уж велели показываться кадетом, пожалуйста.) Инна не назвала подошедшего. Он приподнял шляпу, открывая густую шевелюру, растущую буйно и как попало.
— Идём в парк, — сказала Инна.
Они пошли в городской парк, замыкающий Центральную улицу. Дальше город кончался, крутой берег обрывался над Белой, цветистые луга раскинулись на той стороне.
— Как у вас в корпусе? — вежливо спросил незнакомец.
— Кому как, — ответил Эразм.
— А вам? — уже более любопытно спросил тот.
— Мне вот как: в первый год был подвергнут наказаниям сто восемьдесят один раз. Ставили «на стойку» против воспитательского кабинета. Навытяжку, без движения на пятнадцать минут. Без обеда. В карцер.
— Батюшки мои, за что такие немилости?
— Один воспитатель, например, наказывал за «оскорбление взглядом».
— Это что?
Эразм притворно пожал плечами: не могу знать, сами судите.
— Да вы всмотритесь в него, — усмехнулась Инна. — Всмотритесь в этого кадета. Какой у него взгляд? Разве не опасный? Можно ли не засадить в карцер юношу с таким угрюмым, непонятным, вызывающим взглядом, таким…
Она сделала неопределённый жест в воздухе, она издевалась, ненавидела их корпусные порядки, калечившие и ломавшие юношей. Правда, её Эразм не таковский. Эразм не сломался, хотя его изо всех сил ломали. Сначала бунтовал против кадетских порядков. Потом нашёл другой, единственный путь. Она, Инна, помогала ему.
А я рабочий, — сказал незнакомец, — с Урала. Малышев.
И снова пожал руку Эразму. По-другому пожал, по-товарищески.
«Э-э! — смекнул кадет. — Значит, тросточка для отвода глаз».
Владимир Ильич и Надежда Константиновна тем временем прогуливались липовой аллеей городского парка. День был летний, яркий. В небе ходили белые облака. Ветерок шевелил ветви лип. Листья шелестели. Солнечные пятна, пробиваясь сквозь листья, качались под ногами на песчаной дорожке. Рябило в глазах от кружения солнечных пятен. Они медленно шли.
— Надо нам, Надюша, урвать свободный денёк да выбраться на лодке подальше, да с удочками, да уху бы сварить на бережку где-нибудь, а, Надюша? — сказал Владимир Ильич.
— Я не прочь, не откажусь от лодки и от ухи не откажусь. Мы с тобой далеко не все окрестности, Володя, облазили. Много чего вокруг Уфы я ещё не показала.
— А что мне про окрестности Цюрупа сказал! Знаешь ли, Надя, есть здесь на берегу Дёмы, знаменитой аксаковской Дёмы, деревня Ка-ра-я-ку-пово. Кумысолечебница там. Пейзаж чудесный, а что важнее пейзажа, есть там один любопытный человек. Студент из учительской семинарии, башкир. Нашего лагеря. Неплохо бы повидаться. Послать бы для разведки Юлдашбая к нему?.. А их нет и нет.
Владимир Ильич с беспокойством поглядел в даль аллеи, которой они медленно шли.
— Погоди, ещё три минуты осталось, Инна точна, как — не досказала Надежда Константиновна. — А вон и они!
В конце аллеи показались брат и сестра Кадомцевы и тот человек, видеть которого Владимиру Ильичу крайне было необходимо и важно.