— Нет. Пришёл за тобой.
— Но ведь я могла не посмотреть в окно.
— Стоял бы, ждал, пока посмотришь.
Она оглядела его. В синей косоворотке, перетянутой кожаным поясом, поджарый, мускулистый, руки железные, чёрные, с влажным блеском глаза.
— Что-то произошло у тебя, Юлдашбай?
— Угадала. Радость. Великая радость. Пришёл к тебе с радостью. Кому рассказать? Тебе. Я больше не грузчик, вот что у меня.
— Так плохо быть грузчиком?
— Плохо. Нынче есть работа, завтра нет. Как милостыня. Стой, дожидайся. Беззаконие. Что приказчик назначит, получай. Нынче даст, завтра нет. Откажешься — выгонят вон. Люди пьют от обиды. Не хочу! Настоящей жизни хочу.
Господи боже! И Юлдашбай о настоящей жизни говорит. Все куда-то рвутся. Идут.
— Поступил в железнодорожные мастерские. Теперь рабочий я, поняла? Иван Якутов, друг мой, товарищ, устроил в мастерские. Рэхмэт, спасибо Ивану Якутову. Спасибо! Знаешь, что он для меня сделал? Великое дело сделал. Теперь я не один. Работу люблю, товарищей люблю. Пришёл тебе сказать. А ещё, — Он без умолку говорил, возбуждённый и счастливый. Чёрные его глаза горели. — Слышала ты такие слова? — оглянувшись, нет ли поблизости прохожих, понизив голос, говорил он. — Пролетариям нечего терять, только цепи. А приобретут целый мир. Слышала такие слова? Такие поднимающие слова?
— Нет, — поддаваясь его возбуждению, сказала Лиза. — Нет, не слыхала. Юлдашбай, откуда ты узнал?
— Есть такая книжка. Люди дали, хорошие люди Нет, не скажу. О чём книжка? Как переделывать мир. Долой всё старое. Баев — к чёрту! Хозяев — к чёрту! Богатых — к чёрту! Не сердись, что ругаюсь.
Ты не ругаешься.
— И жизнью будет владеть рабочий класс. Кто не работает, тот не ест. Такая книжка, что глаза открывает. У меня всегда от таких книг — будто счастье пришло. Силы прибавилось. Весело, не страшно — вот какая книга! Не могу сказать, кто дал. Хорошие люди дали.
— Догадываюсь, Юлдашбай. Точно знаю, кто дал тебе эту книжку.
— Молчи о них. Я тогда провожал тебя до калитки. Тсс, молчи, Лиза-йянем.
— Что такое «йянем»?
— Душа моя, Лиза. Радость у меня. Тебе сказать захотел.
— Спасибо, Юлдашбай. Как по-башкирски «спасибо»?
— Рэхмэт.
— Рэхмэт, Юлдашбай. У меня тоже радость сегодня. Эти люди и мне открыли глаза. А такие слова ты слыхал: «Стучи в барабан и не бойся»?
Они давно свернули на другую улицу, вышли на Торговую площадь к Гостиным рядам, к самому центру, кружили по переулкам и улицам. Лиза рассказывала, что испытала. Подробно, старательно, чувствуя, что даже половины того не передаёт, что пережито. Слова подвёртывались такие обыкновенные. Даже приблизительно не могла Лиза рассказать о том, что испытала и пережила сегодняшним утром. О том, как что-то сломалось в ней, рухнуло. А новое Где оно, новое?
— Ты не знаешь, есть, есть, — поспешно заговорил Юлдашбай. — Есть, да не всем подходит.
— Наверное, мне не подходит.
— Как сама решишь. Я решил. Пролетарию нечего терять, кроме цепей Тебе много терять?
— Не знаю.
Она шла, кутаясь в шарф, тихая и грустная. Юлдашбай видел: вот только что улыбалась, ямочки на щеках улыбались, вся была светлая. А то словно туча наползла, похмурела.
— Ты изменчивая вся, — сказал Юлдашбай, — Из дома богатого, а на душе забота. То счастливая, а то прибитая будто.
— Как ты сказал?
— Прибитая. Йянем Лиза, если плохо тебе, через тех людей кликни, те люди меня знают. Если случится беда.
— Чудак Юлдашбай, смешной чудак, несуразности какие-то говоришь. Беда? Откуда беда?
Между тем, в то время когда они так рассуждали, беспорядочно бродя по улицам, Пётр Афанасьевич, с успехом закончив на сегодняшний день коммерческие дела, в спокойном и радужном расположении духа следовал к дому крёстного папаши обедать, покачиваясь на мягком сиденье рессорной коляски, держа в руке свёрток — коробочку с бриллиантовым кулоном, подарок невесте. Настроение было у него превосходное; как обычно, он был наряден, галстук цвета яичного желтка с золотыми отливами украшал на сей раз ярко-жёлтый жилет; здоровый аппетит веселил, ещё более веселили мысли о близкой свадьбе с игрушечкой, куколкой в кисейном платье с оборочками. Как вдруг…
Он не поверил глазам. Откинулся на спинку сиденья. Пригрезилось ему кисейное платье с оборочками? Протёр глаза. Впереди коляски по деревянному тротуару шла пара. Его Пётр Афанасьевич не знал. Синяя косоворотка, широкие плечи, коротко остриженные волосы. Его Пётр Афанасьевич не знал. Она Не может быть.