— Папа не в типографию пошёл, — посмотрев в окно, заметила старшая дочь, двенадцатилетняя Эмма.
— Мало ли какие у папы дела, — возразила мать.
Это было верно. Дел у Германа Рау было по горло.
С некоторых пор он стал довольно известен благодаря своей брошюре «Развитие гимнастики в Германии». Спорт был его увлечением. Недаром в его типографии в деревушке Пробстхейд на окраине Лейпцига выпускалась газета рабочего спортивного союза «Арбайтер Турн-цайтунг».
Но сейчас, поспешно шагая своим чётким шагом (всё было в нём чётко), Герман Рау думал не о спорте. Герман Рау с молодых лет был членом социал-демократической организации. Не все знали об этом. Об этом не надо всем знать. Он был дисциплинированным и преданным социал-демократом. Если организации понадобилась помощь Германа Рау, он готов сделать всё.
Вот и нужный погребок с вывеской готическим шрифтом и глубоким сводчатым входом. Осторожно — каменные ступени ведут вниз, каменные плиты пола гулко отвечают шагам, тёмная деревянная дверь. В погребке полумрак. В этот час почти пусто. За стойкой хозяин дымит трубкой, уткнувшись в газету.
Товарищи из Мюнхена писали, что тот человек будет ждать здесь, в погребке.
Герман Рау бегло окинул быстрым взглядом немногих посетителей. За одним столиком привстал молодой человек, высокий, красивый, с удивительно приятным и открытым лицом. Одет изящно, почти щегольски.
— Гутен таг, — на всякий случай сдержанно приветствовал молодого человека Герман Рау.
— Чрезвычайно удачное местоположение этой пивной, — отозвался тот. Это был пароль.
Герман Рау сел. Поставил в угол трость. Повесил на спинку стула шляпу.
— Хозяин, кружку пива!
Он не спеша попивал маленькими глотками холодное пиво, ожидая, пусть приезжий человек сам начнёт говорить. Приезжий свободно говорил по-немецки, однако Рау довольно скоро уловил в нём не немца. Он приехал по рекомендациям и с поручением от мюнхенских социал-демократов, но дело, о котором хлопотал, не касалось германской социал-демократии. Дело связано с русскими.
Рау не удивился, он уже слышал о деле.
Приезжий назвал мюнхенских товарищей. Да, именно от них Герман Рау имел предупреждение. Да и от лейпцигских товарищей тоже.
— Можете вы взять это на себя? — тихо и решительно спросил приезжий, рассказав владельцу типографии всё.
Герман Рау долго молчал. Он не из тех людей, которые бездумно бросают слова. Минут пять молча тянул пенистое пиво из глиняной кружки, пока наконец:
— Подождём с ответом до завтра.
Должно быть, приезжий был нетерпеливым человеком, Герман Рау понял это по тому, как быстро он при его словах сжал кулак и разжал и на секунду нахмурился.
Затем учтиво:
— Благодарю вас, до завтра.
Приезжий не мог знать, что Рау отложил решение вопроса до завтра потому, что он, хозяин нужной русским типографии, не в состоянии был ничего решить сам без согласия одного человека. Человек этот — всего-навсего обыкновенный типографский наборщик, но в данном случае от него зависело всё. Зависело, согласится ли типография Германа Рау отпечатать листок — «Заявление редакции „Искры“» о том, что в ближайшее время начнёт нелегально выходить русская политическая газета, призывающая русских рабочих к борьбе с царём и капиталистами. Это заявление, написанное русскими буквами, сложенное вчетверо, лежало у Германа Рау в пиджачном кармане, жгло ему бок. До сей поры он выполнял уважаемую всеми работу, выпуская в своей типографии в деревушке Пробстхейд на Руссенштрассе, 48, спортивную газету и иногда кое-какие передовые издания. Но нелегальные?.. Но такие, за которые полиция по согласованию с русским правительством может наложить арест, погубить всё предприятие?..
«Мы должны помочь русским товарищам», — сообщали социал-демократы из Мюнхена, где сейчас остановился тот русский, который и затеял всё это — газету «Искра» и организацию партии для борьбы с царём и капитализмом в России.
Да, но Герман Рау ничего не может один. Что скажет Вернер?
Немногие посвящены в то, что Вернер собственно не Вернер, а польский социал-демократ и эмигрант Иосиф Блуменфельд. Трудно представить более обыкновенного и приличного мужчину по внешности! Между тем внутри у него жил бесёнок, постоянно толкающий на всевозможные отважные замыслы, и между тем Иосифу Блуменфельду пришлось из Польши бежать, и, наверное, нет человека, который ненавидел бы больше русский царизм, чем этот типографский наборщик.