— У него свои идеи.
— Можете вы отговорить его?
— Не думаю.
— Но вы попытаетесь?
Гэрретт посмотрел на меня. Что-то в его глазах меня обеспокоило. Казалось, он видел во мне кого-то, кто не в силах его понять, и потому не стоящего объяснений.
— Просто подпишите бумаги, — сказал я. — Тогда ваши родители ничего не смогут сделать.
Он изобразил полуулыбку.
— Я сделаю для вас все, что смогу, если вы подпишете их, — убеждал я, понятия не имея, что могу для него сделать.
— Мой отец очень богат, — сказал он. — Я не нуждаюсь в вас.
— Можете нуждаться, если подпишете бумаги. — Я снова пытался вовлечь его в мужской разговор. — Послушайте, мы все совершаем ошибки. Никто из нас не совершенен. Поверьте, отцовство изменит вашу жизнь. Это хорошая вещь, но к нему нужно быть готовым. Вам от многого придется отказаться. Ваша жизнь больше не будет принадлежать вам. Вы потеряете вашу свободу. К тому же подписать бумаги — это будет справедливо, согласитесь.
Гэрретт кивнул, его глаза блестели. Он слушал меня и, казалось, хотел слушать еще. Но у меня крепло странное чувство, что он не столько поощряет, сколько подстрекает меня.
По монитору я услышал слова Мелиссы:
— Не прикасайтесь к ней.
Ее тон испугал меня.
— Я только хочу перевернуть ее и посмотреть на ее лицо, — сказал Морленд.
— Я сама это сделаю.
Я услышал, как шуршат пеленки Энджелины.
— Вот.
Гэрретт и я уставились на монитор, напрягая слух.
— Она красива, — промолвил Морленд. — Похожа на своего отца и на меня.
Мелисса молчала.
— Видите маленькую родинку на ее икре? У меня такая же родинка. Это знак принадлежности к Морлендам.
— Нет! — сказала Мелисса.
Что он делал?
— Я хочу взять ее на руки.
— Я сказала — нет.
— Хорошо, — согласился Морленд, — не буду ее будить. Могу я, по крайней мере, ее сфотографировать, чтобы показать Келли?
— Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали, — вздохнула Мелисса.
— Только одно фото?
Ее молчание было воспринято Морлендом и мной как знак согласия. Я услышал щелчок цифровой камеры.
— Я хочу посмотреть на нее еще несколько минут.
— Только смотрите.
Я поставил стакан со льдом на кофейный столик и приготовился подняться наверх. Мои руки дрожали, и я сжал кулаки, чувствуя себя на грани потери контроля. Если бы он сказал что-нибудь еще, сделал еще один снимок, прикоснулся к ней…
— Пожалуйста, миссис Мак-Гуэйн, — заговорил судья. — Не делайте ситуацию еще более трудной.
— Она мой ребенок, — сказала Мелисса, — а вы хотите забрать ее у меня.
— Я понимаю, что́ вы должны чувствовать, — мягко произнес он.
Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Уже давно я не был так зол. Я снова подумал о кольте 45-го калибра. И я знал, что мы с Мелиссой входим в новый мир, где все по-другому.
Я заметил, что Гэрретт наблюдает за мной с ухмылкой на лице.
— Что вы собирались делать? — спросил он.
— Ничего, — ответил я.
— Как бы не так!
— Вы не хотите посмотреть на ребенка? — осведомился я.
— Нет, — сказал он, лениво скривив губу.
— Подпишите бумаги!
— У вас приятная жена, — промолвил Гэрретт. — Мне она нравится.
Его насмешливое поведение сменилось равнодушным, когда Мелисса и Морленд спустились по лестнице. Он смотрел не на отца, а на Мелиссу.
— Может быть, я приду к вам посмотреть игру «Бронкос», — сказал Гэрретт.
— Что? — Я снова был ошеломлен.
— Вероятно, мне следует познакомиться с вами поближе, — продолжал он, все еще глядя на Мелиссу.
Я не знал, как на это реагировать. По лицам Мелиссы и Морленда я понял, что они не слышали наш диалог.
Морленд остановился на площадке и пожал Мелиссе руку.
— Благодарю вас, — сказал он. — Она очаровательна.
— Да, — отозвалась Мелисса, невольно улыбнувшись, и добавила: — И она наша.
— Это нам предстоит решить.
— Нет, — возразила Мелисса. — Решать тут нечего.
Я восхищался ее твердостью. Нет — и все тут.
— Пошли, Гэрретт. — Морленд повернулся к нам. — Спасибо за кофе. Было приятно с вами познакомиться.
Гэрретт допил свою кока-колу и передал мне пустую банку, позволив Морленду пройти вперед. На его лице было выражение, как будто он не верил своей удаче.
— Что? — спросил я.
Уголки его рта приподнялись, а зрачки расширились так, что я почти услышал, как он говорит себе: «Теперь вы у меня в руках, верно? Вы не осмелитесь сказать или сделать ничего, что могло бы меня разозлить, иначе я не подпишу бумаги».