— Так низко приходится наклоняться, а погодка-то какая, мой ревматизм дает о себе знать, к счастью, только один абрикос раздавился, а ведь они нынче такие дорогие!
— Вы с этой улицы?
Глупо рассмеявшись, она с шаловливым видом огляделась.
— Скажи я «нет», ей-богу совру!
— Мне бы попасть к некоей Эжени Патино.
— Эжени? Погодите-ка, да вы не из полиции, случайно?
Приветливое выражение мигом исчезло, и она посматривала на него уже с подозрением.
— Да, я… я в префектуре работаю.
— После того как она умерла, меня даже не вызвали на допрос, и совершенно напрасно, ведь именно я была ее лучшей подругой в этой дыре.
— Где она жила?
— Неужто и вправду не знаете?
— Мне сказали, дом 35. А на дощечке написано: «Нантей».
— Так вы у них еще новенький, а?
Взгляд, которым она его смерила, стал немного благодушнее. Виктор состроил глупую мину.
— Знаете, как с нами, новичками: следствие вести доверяют, а всей информации не дают…
— Следствие? Вот что! Анонимное письмо, появившееся в газетах! Там говорилось, что Эжени чего-то там слишком много знала. Ума не приложу, чего такого она могла узнать, все сплетни уличные до нее доходили в последнюю очередь. Но как бы там ни было, семья ее очень плохо к этому отнеслась, стыд-то какой! А что, тут и правда дело нечисто?
— Нет-нет! Они просто хотят проверить мою работоспособность.
— Вон что! Эжени работала в семье Нантей. Считала, что этим можно гордиться, хотя гордиться тут было нечем, ведь она у них была за горничную, совсем как я, Луиза Вернь. Мсье де Нантей служит в министерстве, да только он обычная канцелярская крыса, а живет как барон потому, что жена получила хорошее наследство. Эжени — сводная сестра мадам Нантей, бедная родственница, вдовица, пригретая из милости, и ее обязанностью было за ребятишками приглядывать. А ведь предупреждала я ее, чтоб не шла на эту выставку, где столько всяких иностранцев!
— Иностранцы тут ни при чем, ее ужалила пчела.
— Ну да, ну да, говорят что так, да только пошла я тут на днях на рынок, и вдруг вижу — стоит индус, настоящий, прямо из Индии, и играет на дудке, заклиная кобру. А если эти кобры тут у нас расползутся? И с пчелами так же — кто может доказать, что они хотя бы наши, французские?
— Благодарю вас, теперь мне надо задать несколько вопросов мсье и мадам Нан…
— Их сейчас дома нет, ушли заказывать мраморную плиту на могилу. Между нами, — добавила она, понизив голос, — держу пари: гранитную закажут, они ведь весьма прижимистые.
— Как?
— Жлобы, чего уж! Эжени не удавалось лишнего гроша из них вытянуть. Я-то расщедрилась, предложила им для кладбища прекрасную герань, а они предпочли бессмертники — те, видите ли, дольше стоят. Можете позвонить в дверь, гувернантка дома, она скажет, чтобы вы подождали. Будьте с ней поосторожней, это злыдня, с бедняжкой Эжени не сравнить. Ее звать мадемуазель Роза, ты подумай-ка, что в ней от розы, разве только колючки!
Виктор сделал прощальный жест и отвернулся.
— Если захотите еще чего спросить, я живу у Ле Масонов, в доме 54!
Он позвонил. Железная решетка отворилась, он прошел в сад, где рос самшит и стояло множество декоративных чаш. На пороге дома его ждала гувернантка.
— Я из префектуры и хотел бы переговорить с мадемуазель Розой.
Гувернантка провела его в гостиную. Высокая, костлявая, угрюмая, — уж никак не роза, скорее кактус, еще и из подбородка торчит несколько острых волосков.
— Мсье и мадам нет дома, они вернутся только к вечеру.
— Может быть, вы хотите сообщить нам что-нибудь о мадам Патино?
— Я уже все объяснила полиции. Я была с ней едва знакома. Я здесь недавно, всего лишь с…
Трое ребятишек, два мальчугана и девочка, ворвались в комнату, крича и хохоча. Самый маленький, размахивая картонным пистолетом, преследовал остальных. Они принялись бегать вокруг гувернантки.
— Мари-Амели! Ведите себя прилично! — вскрикнула та, пытаясь ухватить девчушку за руку.