— А давно ли вы работаете на Мариуса?
— Три месяца. Знакомству с мсье Бонне я обязана своим даром рисовать портреты-шаржи.
— Не хотите продемонстрировать? — сказал он, протягивая ей проспект с портретом Буффало Билла.
— Охотно, он мне не нравится.
Несколькими движениями карандаша она превратила элегантного полковника Коди в опереточного пикадора верхом на кляче, наставившего штык на бизона, умоляющего о пощаде.
— Да вы, черт подери, его изуродовали! — воскликнул он, неприятно пораженный.
Поскольку он не потребовал вернуть проспект, она сунула его в сумку, отрезав:
— Мне это доставило удовольствие, терпеть не могу этого мясника. Вы знаете, что в 1862 году в районе Миссури и Скалистых гор насчитывалось около девяти миллионов бизонов? Все они истреблены. А еще там было около двухсот тысяч индейцев сиу, и тех из них, кто выжил, отправили в резервации.
— Я, должно быть, идиот, — произнес Виктор, спеша переменить тему, — но мне никогда не понять, зачем нужны иллюстрации к романам, ведь они просто повторяют текст.
— Хороший рисунок иногда скажет больше обширной главы. Сейчас я иллюстрирую французский перевод трагедий Шекспира. Никак не могу найти модели для колдуний из «Макбета». Хирургическая выставка не очень-то в этом помогла! — заключила она со смехом.
— Вам надо увидеть «Капричос» Гойи.
— У вас они есть?
— Первое издание, великолепное ин-кварто, восемьдесят рисунков, и никаких рыжеватых пятен, — промурлыкал он, бросая на нее красноречивый взгляд.
Он только что разглядел ее округлые груди под белым корсажем. Она немного отодвинулась.
— Оно принадлежит моему другу Кэндзи, — закончил он, выпрямляясь.
— Японскому господину с такими устойчивыми суждениями?
— Будьте снисходительны, ему просто действует на нервы мода на японские художества.
— Вы, похоже, очень его любите.
— Он меня воспитал. Я потерял отца, когда мне было восемь. Мы жили в Лондоне. Не прояви Кэндзи такой самоотверженности, моя мать никогда бы не выбилась в люди, она совсем не умела вести дела.
— Давно это было?
— Хитрость, чтобы узнать, сколько лет хозяину?
— Двадцать один год назад.
— Я чувствую, что…
Она снова замкнулась в молчании.
— Когда придете в магазин? — спросил он как можно более развязно.
— Мне надо собраться с духом, у меня очень плотный график.
Он нахмурился. Мужчина? А может, и не один. Никогда не знаешь, чего ждать от женщин такого типа.
— Вы очень заняты… — констатировал он, притворившись, что его очень заинтересовал деревянный настил бульвара Капуцинок.
— Я продаю себя, чтобы заработать на жизнь.
Он резко от нее отпрянул.
— То, что греет душу, редко кормит. «Пасс-парту» и иллюстрации к книгам дают мне возможность прокормиться и вести самостоятельную жизнь.
— И что же греет вам душу?
— Живопись. Отец рано приобщил меня к искусству гравюры и акватинты, а мать научила акварели и рисунку. Они руководили самодеятельной школой искусств, это были настоящие художники. Отец рисовал и… — Она покачала головой. — Оставим прошлое в прошлом. Творчество — единственное, что ценно для меня. Уж не знаю, есть ли у меня талант, имею ли я счастье тронуть им хоть кого-то, но я не могу не рисовать, как алкоголик не может не пить. Вот что идет в счет, а цель — уже дело вторичное.
— Разумеется, — одобрил Виктор, вовсе не уверенный, что все понял правильно.
Он чувствовал пресыщение своей милой подружкой Одеттой с ее каникулами в Ульгате, новейшими туалетами, светской суетой. Ему вдруг стало досадно, что у него такая пошлая любовница. О, если бы она хотя бы немного походила на ту девушку!
— А вы?
— Я?
— Ну да, у вас-то есть страсть?
— Я люблю книги и… фотографию. В Лондоне я прошлой зимой купил «Акме», это миниатюрная ручная камера-обскура, ее еще называют глазом детектива, и вот… но я утомил вас.
— Нет, нет, уверяю вас, если я женщина, это вовсе не значит, что техника недоступна моему пониманию.
— Прекрасно, тогда я расскажу вам о пластинках с броможелатиновой эмульсией, которые скоро вытеснит гибкая пленка из целлулоида.
Ее позабавило, как он огорчен.
— Вы наблюдательны.
— Вовсе я не наблюдателен.
Уж не обиделась ли она? Ему хотелось исправиться.
— Как и ваше, мое времяпрепровождение содержит в себе некоторую толику теории, но, стремясь выражаться подобающими термина…
— Никакое не времяпрепровождение, — сухо перебила она.