Когда Пелагея Игнатьевна с Виктором Петровичем стали подниматься по ступенькам балкона, навстречу им попалась, звонко стуча босыми пятками, бежавшая стремглав тётка Домна, огромная, несуразная баба, неопределённых лет, похожая скорее на мужика, и притом кривая на один глаз. При встрече с господами она на одно мгновенье умерила свой стремительный бег и, в знак приветствия, неуклюже мотнула шеей.
— Ну, слава тебе, Господи! С приездом! — соблюдая церемонию, ещё раз приветствовала хозяйка гостя, когда они вошли в первую довольно большую комнату, игравшую роль гостиной и столовой.
Она сразу бросалась в глаза своей безукоризненной чистотой и была заставлена множеством цветов и полевыми букетами. Чистоту нарушали только зёрна, разбрасываемые двумя канарейками в клетках, висевших на окнах. Мягкая мебель была покрыта белыми чехлами. Такие же вязаные салфетки красовались на столах и столиках, занятых старинными альбомами. На стенах висели портреты и карточки в рамах, украшенных степным ковылём и сухими цветами. В доме сильно пахло жасмином и каким-то особенным, специфическим запахом не то духов, не то какого-то снадобья, которым в былое время всегда пахло в комнате Пелагеи Игнатьевны, когда она жила у Крупицыных.
Едва гость выбрал помягче кресло и уселся, как из внутренних комнат появилась маленькая, шарообразная старушка в белом фартуке и платке, со скатертью в руках. Степенно и низко поклонившись гостю, она тихонько спросила барышню:
— Где прикажете на стол накрывать?
— Да на балконе бы лучше… — ответила Пелагея Игнатьевна.
Но Виктор Петрович, которому в эту минуту ревматизм опять напомнил о себе, заметил:
— Не сыро ли там? Если позволите, то лучше в комнате…
— Накрывай, Марьюшка, здесь, да поживее, пожалуйста! — распорядилась хозяйка и добавила, — а цыплят поставила разогреваться? Ну, хорошо. Вот тебе ключи от кладовой, достань варенья из той банки, что в углу тарелкой прикрыта… Это в одну вазу положи, а в другую абрикосового из непочатой, что на полке стоит… Там есть ещё маленькая такая баночка, с чёрной малиной… Помнишь, мне Далматовская попадья прислала?.. Так ту не развязывай, а сюда принеси, я сама наложу.
— Господи, Боже мой! — с улыбкой ужаснулся Крупицын. — Да, что вы, Пелагея Игнатьевна, засахарить, что ли, меня хотите?
— У нас ведь, голубчик мой, не в Питере: купят фунт, да одну вазу и поставят гостям, — срамота!
— А мне бы умыться пока… — попросил Виктор Петрович.
— Я вам комнату давно приготовила, там и умывальник есть… Пойдёмте, я провожу вас.
Отведённая гостю комната, выходившая окнами в огород, который служил продолжением садика, блистала той же безукоризненной чистой и теми же вязаными салфетками на комоде и столике. Тот же запах, «запах Пелагеи Игнатьевны», как назвал его про себя Виктор Петрович, был и в этой комнате.
Успевшая внести багаж и расплатиться с ямщиком, тётка Домна сбегала к роднику за холодной водой и стала подавать гостю умываться.
Когда через четверть часа, освежённый умыванием и переменивший запылённый костюм, Крупицын вышел в гостиную, Пелагея Игнатьевна сидела уже за столом, уставленным всевозможными деревенскими угощениями, с кипевшим самоваром.
— А вот я вам от Балле конфет захватил… Я думаю, ещё не успели высохнуть… — сказал он, кладя перед Пелагеей Игнатьевной большую коробку.
— Благодарю вас за память, Виктор Петрович, садитесь, закусите с дороги-то… — пригласила она.
Садясь на придвинутое кресло, Крупицын, вдруг, весь сморщился и издал глухой стон.
— Что вы? — с беспокойством спросила его Пелагея Игнатьевна.
— Ревматизм даёт себя чувствовать… Должно быть, к дождю…
— Это в ваши-то годы? Что же вы не лечитесь? Разве можно так запускать?
— Ох, уж лечился, всё толку нет!
— Уж ваши доктора!.. — с пренебрежением махнула рукой Пелагея Игнатьевна. — Разве они когда что-нибудь вылечат? Вот руку или ногу отрезать, это — их дело! А не пробовали вы, Виктор Петрович, муравьиным спиртом растирать ноги?
— Всякой гадостью растирался!
— Ну, да у вас, поди, какой спирт: одно название, что муравьиный!.. А вот у нас в третьем году такой случай был… Да вы кушайте, пожалуйста!.. Вот и цыплят несут… Свои собственные! Пирожка с рыбой попробуйте… Что вы так мало грибков-то берёте?
— Совсем бы не следовало, Пелагея Игнатьевна, да уж очень я шампиньоны-то люблю!
— Ну, и народ пошёл: того нельзя, этого нельзя! — с укоризной покачала она головой и вспомнила. — Да, я стала вам рассказывать! Так вот. В трёх верстах от меня хуторок есть, крестьянина одного… Жена у него славная такая!.. И схоронила она в ту зиму сыночка, единственного… Уж очень она его любила и убивалась по нём… Каждый Божий день ходила к нему на могилку, да часа по три там и просиживала… Ну, вот ноги-то и простудила! Да так простудила, что они совсем отнялись у неё! Возил её муж и в земскую больницу, и в город к частным врачам… Нет толку! Что же бы вы думали? Домна моя вылечила!