— Да! — тяжело вздохнул Виктор Петрович. — Так-то и в жизни. Волнуешься, стремишься к чему-то, кажется, что вот это самое важное и есть и, как царевна, хватаешь ненужные звёзды, а главной-то всё-таки не достанешь!
Тихая как вся вечерняя природа грусть наполнила его сердце, и он долго сидел, мечтая и не замечая, как от выпавшей росы стало свежо и сыро. Резко нарушивший тишину тягучий бабий крик «теланька! теланька!» вывел Крупицына из этого мечтательного настроения, а стрельнувшая ревматическая боль в ноге окончательно отрезвила его и заставила обратить внимание на сырость. Он прошёл обратно в гостиную и притворил за собою балконную дверь.
Вернувшаяся в то же время со двора встревоженная Пелагея Игнатьевна извинилась перед гостем:
— Уж вы простите меня, что позадержалась!.. Такая неприятность: одна корова другой бок пропорола, пришлось промывать и смазывать… Марьюшка! — крикнула она в заключение, — огонь бы зажечь, да и ужинать пора, гость-то с дороги утомился!..
— Как, ещё ужинать?! — испугался тот. — Нет, уж вы, пожалуйста, меня увольте от этого, я сытёхонек, да и поскорее хочется прилечь: кажется, нога начинает разбаливаться…
— А то бы покушали, ведь это сейчас, а то без ужина-то как-то неловко!.. — попробовала гостеприимная хозяйка настоять на своём, но Крупицын отказался наотрез, ссылаясь на боль, и пожелал Пелагеи Игнатьевне покойной ночи.
— Надо, надо вам попробовать нашего средства! — заключила та на прощанье.
— Это в муравейник-то сесть? Ну, это потом будет видно! — ответил Виктор Петрович и отправился в приготовленную для него комнату.
II
Крупицын живо разделся, потушил свечу и, взобравшись на постель, потонул в высоко взбитом пуховике.
«Ну, слава Богу, конец моим мытарствам!» — подумал он, закрывая глаза и с удовольствием протягиваясь на своём мягком ложе. Но это состояние блаженства уставшего с дороги человека продолжалось недолго. Ревматические боли, постреливавшие с вечера, ночью, как это всегда бывает у ревматиков, с каждой минутой стали усиливаться и не давать покоя. Виктор Петрович должен был ежеминутно менять положение, чтобы хоть немного утишить боль, но едва он унимал её в одном месте, как начинало постреливать в другом. Он стискивал зубы, подавляя стоны, но, несмотря на все усилия, они всё-таки вырывались помимо воли. От непрестанных движений и переворачиваний с боку на бок Крупицыну сделалось невыносимо жарко, но открыть окно он побоялся, чтобы не простудиться ещё больше. Положение было невыносимое. В довершение всего, раздававшийся доселе где-то в отдалении частый, дробный стук сторожевой колотушки начал постепенно приближаться всё ближе и ближе, наконец, оглушительно разразился около самых окон спальни Виктора Петровича.
— Ну, не издевательство ли это?! — произнёс он вслух, вскакивая с постели и ища ногами в темноте туфли.
Обувшись, Крупицын подбежал к окну и, распахнув его, сердито крикнул:
— Сторож! Сторож! Что, тебе нет другого места стучать, как под моим ухом?
— Ась? — послышался голос, и из-за плетня выглянула голова в бабьем платке.
— Тьфу, ты, чёрт! Вот идиотка! — плюнул Виктор Петрович, вспомнив, что роль сторожа на хуторе исполняет тётка Домна. — Послушай, любезная! — добавил он, переменяя тон. — Ты мне спать мешаешь! Нельзя ли стучать подальше?
— Стучать-то? — равнодушно переспросила баба. — Пожалуй, можно… А только что я потому здесь стучу, чтобы барышня покойнее спала.
«Вот логика: стучать под самым ухом, чтобы крепче спать, — подумал Крупицын, захлопывая окошко, и порешил, — должно быть, без мази не обойдёшься, иначе не заснёшь всю ночь!»
Он зажёг свечу и, отыскав в саквояже баночку с мазью, принялся массажировать болевшую ногу.
Когда, наконец, боль постепенно утихла, Виктор Петрович поспешил улечься снова, чтобы воспользоваться случаем и поскорее уснуть. Он не решился даже закурить папироску, хотя ему очень хотелось курить, и, закрыв глаза, тотчас же погрузился в тяжёлый, усталый сон.
Но вдруг ему послышалось, что вблизи его множество голосов кричат: «Где-е? Где-е?»
Крупицын тревожно приподнял с подушек голову, не понимая в полусне, что это такое, и где он находится, как в эту минуту чей-то иной, резкий голос закричал в ответ первым голосам: «Я его разбужу-у!»