На самом деле наша героиня мало что запомнила из мелодичного речитатива феи; но слова её, хоть и неясные, были нежны, изящны, рождали странные ассоциации в человеческом мозгу… Вдоволь наслушавшись декламаций своей новой госпожи, Розалинда устала – и сама не заметила, как погрузилась в сон.
Спустя некоторое время эльфесса растолкала её:
– Ну всё, всё. Пора ученичества кончилась, – грубовато, но беззлобно буркнула она. – Теперь иди в мастерскую; там тебе подберут новые части тела. Толстячок гном проводит тебя…
Сказать по правде, страдалице не очень-то хотелось снова побывать в компании гнома. Однако, трезво решив, что из двух зол надо выбирать меньшее, девушка согласилась на это сопровожденье – и не прогадала. Ибо у гномов в мастерской достался ей бесценный дар (два дара, если быть точным): очки из хрусталя, – сквозь них она видела, как ни в чём ни бывало, хоть глаз у неё и не было, – а также хрустальный язык, которй, будучи подвешен как следует, трезвонил даже лучше настоящего. Но проблема с замужеством (про неё я упоминал чуть выше) заключалась не в самих протезах – сквайры были слишком солидны и разумны, чтоб из-за такой мелочи мисс Рози отказывать; дело в том, что протезы эти напоминали о военном прошлом нашей милашечки, а она сама этих времён стеснялась, и хотела быть как все – просто чопорною леди в кринолине… Словом, не получалось у неё найти себе мужа, невзирая на заливистый голосок. Вот тогда-то и решила она стать няней: больше некуда себя деть, а всё от одиночества страдать не придётся.
Две другие сиделки, помогавшие Дженет Фанни нянчить тройняшек, приходились друг другу кузинами; происхождение у них было самое заурядное. Мисс Натали любила по утрам, взяв зонт и широкополую шляпу, отдыхать на крыше дома в нежарких солнечных лучах (при этом она почитывала древний, измызганный до крайности томик Китса – но не только вкушала высокую поэзию, а ещё… заедала бисквитами или фруктами). Мисс Виктория таких удивительных пристрастий не имела – она любила возиться в саду, подстригая кусты ежевики. Но всё-таки, несмотря на очевидную разницу во вкусах, привычках и темпераменте, нянюшки очень хорошо ладили друг с другом. Дженет тоже с ними ладила; а что до детей – те и вовсе от восторга визжали. Но никогда, никому наши три красотки не признались бы, до чего любят этих детей. Предпочитали делать свою работу, как положено степенным дамам, не пылко (даже, можно сказать, флегматично). За это супруги Фанни – оба! – крайне уважали их.
Однажды – было это, когда в театре на Эгберт-Сквер давали ‘Римлянок’ Моррари, и вальяжный, ленивый муж нашей Дженет не мог устоять перед искушением пойти послушать старую, хорошую музыку (а заодно – полюбоваться на прекрасных дам, и супруга об этом знала, но скрепя сердце прощала его, ибо очень была к нему расположена!) – так вот, в ту самую пору и мадам Дженет тоже ушла из дома. Дав кухаркам задание – приготовить на утро пирог со свежею рыбой – и проверяя на всякий случай, что у неё лежит в буфете, она вдруг обнаружила почти полное отсутствие муки. ‘Не послать ли кого-нибудь из сиделок в лавочку, к тётке Гарриет?’ – подумала госпожа Фанни. Но, по зрелом размышлении, решила: ‘Они заняты, укладывают деток спать. Схожу сама!’
Собралась по-быстрому; нацепила через плечо сумку на ремне, облобызала по очереди всех трёх нянь, крепко пожала им руки и напомнила: ‘Теперь весь дом на вас остаётся!’ И – с самыми чистыми, невинными помыслами – отправилась в путь; наши прекрасные барышни тем временем укладывали в постельку её детей.
Но, сколь бы ни были великолепны людские намеренья, не всегда они обращаются в хороший результат. Человек ‘предположе’ – ну а Бог, как известно, ‘расположе’. Вышло так, что как раз в это время мимо ихнего дома шёл Сикль-Фут. Кто такой он был, не спрашивайте – я и сам не очень знаю. Зелёный, весь в чешуе, в грязи; пахучий и противный. Может быть, сын болотной жабы, или змеи, согрешившей по дурости ещё с каким-нибудь гадом. Идёт по улице Сикль-Фут, облизывая губы (он вечно голоден), и думает: ‘Где мне найти, чего съесть на ужин, послаще да посытней? Хорошо бы попался какой-нибудь пухлый розовый младенчик…’
Так, размышляя о грядущем злодействе, заметил он, что мадам Дженет не заперла ворота усадьбы. Тихо-тихо, на цыпочках, проник во двор; подкрался к окну… И что ж вы думаете: видит он в полутёмной зале, прямо под тем окном, колыбель, а в колыбели – малыша Джимми! Простёр к нему злой обжора свои загребущие лапы, ухватил поперёк пояса, и прежде, чем хоть одна из нянек увидела, пустился по двору, как извозчичья лошадь.
Вернулись Натали с Викторией, глянули – старшенького-то ребёнка нету… Ахнули, бегают туда-сюда – нету! Завыли они, что твои подзаборные шавки. Забились, как пташки в силке, и не знают, что делать. Да, слава святой Бертранде, вовремя поспела на подмогу мисс Розалинда (а была она из них самой расторопною).