Но однажды Джону сказали на работе, что газовая компания, которой он задолжал за полгода 78 долларов, грозит наложить арест на его жалованье. Что он думает по этому поводу?
А что он мог думать? Либо бежать от кредиторов, либо подать заявление о своем добровольном персональном банкротстве.
Это страшная штука — банкротство, объявление себя несостоятельным должником! Финансовый крах еще полбеды. Банкротство — жизненный крах, потеря не только кредита в лавках и банке, но и уважения окружающих. Знакомых не оказывается дома, когда банкрот звонит у их подъезда. Лучше не подходить к телефону: разъяренный кредитор не обязан выбирать выражения. В сущности, персональное банкротство — конец карьеры: многие фирмы никогда не примут человека с клеймом неудачника, причинившего убытки своим благодетелям.
В тот день, когда Джон, постаревший на десять лет, подал петицию о признании его банкротом, долг семьи не был слишком большим: 2360 долларов. А ведь было время, когда он без труда получил в банке впятеро больше!
Суд объявил Джона добровольным персональным банкротом, обязав выплачивать из жалованья лишь часть долга: было ясно, что выплатить все он теперь не в состоянии. Это было 130 007-е персональное банкротство, зарегистрированное в тот год.
Вот и вся история с благополучным концом. С благополучным? Конечно. Джон не запил с горя и даже не потерял работу. Его имущество не было распродано с аукциона. Семью не выбросили из квартиры. У Джона не отняли новый автомобиль — его просто не было, а старый, полностью оплаченный, Джон продал для покрытия расходов по объявлению банкротства.
Но история людей неглупых, осмотрительных, не пытавшихся нахватать как можно больше в долг, по-своему страшнее драматических выселений с помощью полицейских или попыток отравиться снотворными таблетками…
К началу 1962 года американцы были должны банкам, финансовым компаниям, магазинам, газовым и электрическим компаниям, больницам, врачам 290 миллиардов долларов. Три пятых этой колоссальной суммы — долги за дома.
Долгом обременены 86 из каждых 100 американцев в возрасте от 25 до 34 лет. А ведь это цветущий возраст, когда человек, окончив учебное заведение, прочно стал на ноги, полон сил и энергии. Впрочем, долговая гиря волочится за американцем до самой смерти: каждый третий старец, перешагнувший за 65 лет, все еще расплачивается с кредиторами.
И последняя цифра: фирмы, торгующие в рассрочку, ежегодно получают только в виде процентов 14 миллиардов долларов!
О банковских доходах от кредита я уже говорил.
Что такое? Наискосок от моей гостиницы, возле серого здания «Харрис интертайп корпорейшн», опять парни с плакатами? Но ведь забастовка у Ремингтона кончилась всего дня три-четыре назад. Или предприниматель снова нарушил условия соглашения?
Перехожу улицу. A-а, это бастуют уже другие! Серый дом нашпигован разными конторами. На указателе у входа обозначена даже организация со странным названием: «За кулисами американского бизнеса». Парень в клетчатой черно-белой куртке и пожилой сутулый мужчина в темных очках меряют тротуар перед главным входом в здание: ни секунды остановки, задерживаться запрещает закон. Они пикетируют управление корпорации, давшей имя зданию.
В листовках, которые раздают пикетчики, сказано, что забастовку организовал профсоюз, входящий в Американскую федерацию труда — Конгресс производственных профсоюзов, что принадлежащий корпорации завод линотипов стоит уже четвертую педелю и что правление зря упрямится, теряя прибыли. Пытаюсь выяснить подробности.
— А ты откуда? — хмуро спрашивает парень в клетчатой куртке.
— Объединенные Нации, журналист.
— А-а, — тянет он с полным безразличием. — Чего добиваемся? Так, некоторых прибавок. Приезжаем сюда из Бруклина с завода по очереди пикетировать главный оффис. Дело затянулось…
К нам неторопливо направляется полисмен: я ведь своими расспросами остановил пикетчиков. Может быть неприятность. Парни начинают шагать с удвоенной быстротой.
На моей памяти это уже третья забастовка, связанная с серым зданием на углу Второй авеню. Дом, начиненный конторами, если и не сотрясают бури, то уж, во всяком случае, частенько прохватывает крепким сквознячком.
У меня хранится еще одна листовка, полученная на том же углу. Нет, дорогие друзья, не представляйте при слове «листовка» бумагу, обладающую взрывчатой силой динамита, пламенно зовущую к борьбе и победе! Не думайте, что здешние листовки похожи на те, что хранятся у нас под стеклом музейной витрины, на те, что писались кровью, вдохновлялись верой, печатались в подполье!