Герой ее, уверовавший в то, что “Испания вышла, наконец, из бездны злобы и мести и ступила на путь свободы”, к ужасу своему, обнаруживает, что сегодняшний день страны характеризует не только выставка в мадридском парке Ретиро, воспринимаемая им как погребальная урна, хранящая прах войны и национальной розни. Его характеризует и надпись, замеченная им на стене одного из домов Кастельяра: “Чтоб я тебя увидал в гробу”. И оба эти полюса, сколь бы незначительным ни казалось противостояние между ними, необходимо учитывать для правильной оценки ситуации в стране. Казалось бы, сама жизнь ставит под сомнение все выводы и выкладки Виса. И все-таки, справившись с нахлынувшей болью, прослушав по радио выступление Хуана Карлоса, Вис обретает утраченную было способность надеяться и верить — в Испанию, в ее завтра.
Читатель находится в выигрышном по сравнению с героем книги положении — он знает, как будут развиваться события после 23 февраля 1981 года. Он к моменту выхода книги, уже знает, что судебный процесс, по которому проходили несколько десятков офицеров, закончился и суд вынес главным организаторам заговора суровый приговор — тридцать лет тюремного заключения. Читателю известны результаты опроса общественного мнения, показавшие, что путчистов поддерживают только 3% населения страны, а демократию готовы защищать 52%. Он был свидетелем ответа, который дала демократическая Испания на попытку военного переворота: 27 февраля на улицы только одного Мадрида вышло полтора миллиона человек самых различных политических убеждений, объединенных нежеланием возврата к старому, — такой мощной демонстрации протеста Испания не знала за всю свою историю. А на другой день, 28 феврали, крайне правая газета “Эль Алькасар”, орган Национальной конфедерации бывших бойцов фаланги, с удовольствием воспроизводила надписи, появившиеся на стенах мадридского метро, авторы которых называли подполковника Техеро и генерала Милано дель Боска “подлинными патриотами”. Читатель знает и то, что осенью 1982 года раскрыт еще один военный заговор, участники которого были связаны с находившимися в заключении Милано дель Боском и подполковником Техеро. Цель заговора — установление военной диктатуры, и должно это было случиться 27 октября, в канун проведения всеобщих парламентских выборов. Выборов, на которых убедительную победу одержала Испанская социалистическая рабочая партия. Эта победа — ответ на попытки дестабилизации, ответ, который заставляет верить в будущее Испании, в ее народ, который не позволит вернуть страну к прошлому.
Н. Матяш
Моей жене, обнаружившей за полотном купленной у цыган картины кончик клубка, который привел меня к этой книге.
И моим детям.
Тот роман, который первым идет за этими страницами (странно, конечно, звучит: “Роман, который первым идет за этими страницами”, надо будет дальше это пояснить), населен персонажами, которые существовали в реальности, как мужчины и женщины из плоти и крови, за много лет до того, как роман был написан, есть в нем и другие невымышленные персонажи, которые тоже были мужчинами и женщинами из плоти и крови, только жили они в то самое время, когда роман создавался. Большинство из них живы и сейчас, а некоторые — умерли. Умерли до того, как роман был дописан и увидел свет. Один из этих людей никогда не появляется в романе. Висенте Муньос Суай. Все остальные, покоящиеся в земле — неважно, давно ли они там покоятся или недавно (это ведь только для нас так говорится, для мертвых время остановилось), — выступают на страницах романа под своими настоящими именами. Висенте Муньос Суай, существенная составная часть некоего триединого персонажа по имени Бофаруль и он же — это особенно важно — тот незримый и безмолвный персонаж, чье присутствие освещает всю книгу, появлению которой он всеми силами способствовал, помогая воссоздавать погибшие истории погибших людей, — Висенте Муньос Суай под своим именем в романе не выступает. И хотя он жил этой книгой, но когда он мог уже прочитать ее — он ее прочитать не смог: он умер так неожиданно, что реальность показалась ложью. Ложью хитроумной, искусно выдуманной (искусно выдуманной!). Но, быть может, ее надо принять, так и не поняв до конца, как принимают столько трагических явлений жизни. Быть может, эти строки ждут — как знать, напрасно или нет, — чтобы кто-то другой прочел их за него.