– Твоя убивать бедный девушка? - спросила кхитаянка То-Ню, лаская плечи киммерийца. - Зачем убивать? Девушка, она совсем для другого. Девушка - любить, не убивать!
Конан воткнул клинок в ближайшее ложе и поднял То-Ню на руки. Кхитаянка оказалась легче макового лепестка, но он чувствовал кожей и губами, что все положенное было при ней. И ничуть не хуже, чем у белокурой гандарландки, хоть и не такое пышное да зрелое!
Он поцеловал ее и сказал:
– Ты шустрая малышка. А где твоя подруга? Тоже шустрая, со светлыми волосами?
– Она быть вчера, - хихикнув, объяснила кхитаянка. - Вчера быть светлый волос, сегодня - темный.
– А завтра? - спросил Конан.
– Завтра - рыжий.
Конан снова поцеловал ее, размышляя о том, что жены старого Хирталамоса, видно, привыкли делить все поровну. Вот и его поделили! Но он ничего не имел против. Светлый волос, темный волос, рыжий волос… Ну и прекрасно! Разнообразие украшает жизнь!
То-Ню постаралась его в этом убедить - со всей страстью и жаром истосковавшейся по ласке женщины. Прошла середина ночи, небесная сфера повернулась еще на четверть оборота, но ничто не нарушило покоя и тишины; лишь сладкие стоны звучали во тьме да звуки поцелуев. Не слышались воровские шаги, не гремела сталь, не свистели дротики и ножи, не трещали ветви, не царапал о стену железный крюк; петухи тоже безмолвствовали - до поры до времени.
Когда они заорали, То-Ню взвизгнула от неожиданности, а Конан вскочил, будто подброшенный пружиной. С проклятьем он промчался через сад, с мечом в одной руке и ножом в другой, преодолел калитку и ворота, прыгнул внутрь курятника и склонился над клеткой. Вся она была усеяна перьями и залита кровью, а у головы его, уже изгрызенной острыми зубами, приник к земле гибкий зверек с коричневатой шкуркой. Глаза его сверкали, пасть была полуоткрыта и, судя по всему, он не собирался уступать добычу без боя.
Одним стремительным ударом Конан проткнул хорька и огляделся. Куры в панике прыгали среди корзинок-гнезд, петухи вопили, хлопая крыльями - не то рвались в битву, не то призывая на помощь. Убитый зорь, очевидно, пожаловал сюда не один, а с целой компанией; и Конан, сообразив, что дело плохо, бросил меч, схватил факел и принялся осматривать птичник. Его тяжелый длинный клинок был почти бесполезен против увертливых зверьков, но метательные ножи разили без промаха; рассвет еще не наступил, а на земле уже валялось с полдесятка маленьких кровопийц. Остальные, скорей всего, сбежали, ибо птичий гвалт смолк, и петухи, один за другим, принялись опускаться на свои насесты.
Конан вытащил мертвых хищников за изгородь и швырнул их рядом с трупами людей Сагара. Пестрая пошла жизнь, промелькнуло у него в голове: вчера - шакалы, сегодня - хорьки… вчера - светлый волос, сегодня - темный… Он пнул хорьков ногой, соображая, сколько спросить с Хирталамоса за голову. С одной стороны, по своим скромным размерам хорьки на десять золотых не тянули; с другой, в птичнике эти зверюшки были куда опаснее людей.
Так и не решив этой проблемы, киммериец вернулся к клетке, очистил ее от перьев и крови, достал тело погибшего доблестной смертью бойца, а на его место посадил нового, первого попавшегося. Быть может, этот как раз и был Фиглей Великолепным - во всяком случае, Конану он показался ничем не хуже офирского сокровища ценою в тысячу золотых.
Потом киммериец задумчиво оглядел петуха с перегрызенной глоткой. Этот вряд ли являлся Фиглатпаласаром, так как самому великому бойцу петушиного племени полагалось бы совладать с хорьком; пусть не прикончить его, но оборониться.
– Ну, а коли не оборонился, пожалуй на вертел, - пробормотал Конан, протыкая петуха обгоревшим дротиком.
Он высек огонь, растопил печь и, ощипывая птицу, принялся размышлять о грядущем дне - вернее, о грядущей ночи. Хорьки, шакалы, две женщины, два петуха… Что будет на третье? Этот вопрос пока оставался туманным, если не считать намеков То-Ню относительно рыжеволосой Валлы. На сей счет Конан мог быть спокоен; но какую каверзу приготовит ему Сагар? Возможно, не стоит дразнить рябого… Пусть думает, что стая хорьков расправилась со всеми курами и петухами Хирталамоса… Пусть сейчас торжествует победу, получает с Пирия Флама обещанную мзду, а там посмотрим!… Поглядим, что случится в рахават!
Конану однако представлялось, что выход сей не для него; он не привык к уступкам, а хитростям предпочитал добрый удар клинка. Сегодня, как и прошлой ночью, он вышел победителем; он поспел вовремя, он отразил атаку, он выиграл и не собирался скрывать своего торжества. Тем более, что нападение оказалось подлым! Да, подлым! И Сагар вместе с Пирием Фламом еще поплатятся за это!
Задумавшись о планах мести, он едва не спалил свое жаркое. Тушка подгорела с одного бока, а с другого выглядела сыроватой, но такие мелочи Конана не смущали; вцепившись крепкими зубами в птичью грудку, он вырвал кусок, быстро и жадно прожевал, откусил снова. Вскоре от петуха осталась лишь горстка костей да две голенастые, дочиста обглоданные ноги. Мясо у него было таким же сочным и нежным, как у вчерашнего.
Конан распростерся на крыше, у самого потолочного люка, упираясь в его закраину подбородком. Внизу, в длинном сарае, сложенном из кедровых бревен, мирно дремали куры и петухи; меж петушиными насестами и гнездами кур стояли пара топчанов да печка, за которой, в полутьме, у задней стены, виднелось несколько клеток. Вся эта обстановка почти не отличалась от курятника достойного Хирталамоса, в котором Конан просидел две прошлые ночи. Разница была лишь в том, что на топчанах тут расположились трое - все в темных плащах, с откинутыми на спину капюшонами. Хотя сверху Конан видел лишь шеи да макушки сторожей, узнать их не составляло труда. Басистый голос выдавал Сагара, отсутствие ушей - Безухого, а черная повязка, закрывавшая выбитый глаз, - Кривого. Что касается Рваной Ноздри, то он недавно покинул Шадизар; хоть тело его пока что оставалось здесь, в ряду прочих тел у загородки хирталамосова курятника, но дух уже странствовал по Серым Равнинам.
Впрочем, Конан не вспоминал сейчас о битвах, случившихся вчера и позавчера; он ведь обратился в слух, внимая словам Сагара Рябой Рожи. Его тощий соперник был гневен и распекал своих помощников.
– Мешки с дерьмом шелудивой свиньи, вот кто вы! - раздраженно бурчал он. - Провалили дело, ублюдки! Сказал же вам: остаться и проследить! А вы сбежали, как трусливые крысы!
– Кто ж мог догадаться, что так выйдет, - произнес Безухий. - Этому киммерийскому козлу дарована Белом резвость блохи! Да что там блохи - он целую стаю блох обскачет! Сам посуди: выпустили мы восьмерых хорей… Долгое ли дело им передушить с полсотни петухов? Однако ж не вышло…
– Выпустили восьмерых! Не вышло!… - передразнил Рябая Рожа.
– Если вы, недоумки, побоялись там остаться, надо было выпустить пятьдесят! По одному на каждого петуха!
– Где ж их возьмешь-то, пятьдесят? - хрипло возразил Кривой.
– Так ведь теперь взяли! - Сагар пихнул ногой объемистый мешок, валявшийся на полу у топчана. В мешке что-то зашевелилось, зафырчало.
– Ну, не полсотни же, - Кривой почесал в затылке. - Всего два десятка и еще три… Все окрестные усадьбы обегали, чтоб мне больше вина не пить!
Ого! - подумал Конан. Вчера было восемь хорьков, а сегодня, значит, будет втрое больше! Вовремя он сюда заявился…
Чуть повернув голову, киммериец взглянул на небеса. Вечерняя заря отгорела, но месяц висел еще низко, только собираясь пуститься в свою дорогу среди сверкающих звезд; вся ночь была впереди - третья ночь, последняя перед праздником рахавата. Еще вчера Конан решил использовать ее с толком: не оборонятся, но атаковать. Вернее, поразведать, что замышляет коварный Сагар, а затем действовать по обстоятельствам.
В сумерках он залез на высокую стену усадьбы Пирия Флама, забрался без веревки и крюка, заполз как ящерица-геккон, цепляясь пальцами за камни, используя каждую трещину и щель. Плоская кровля птичника вплотную примыкала к стене, и Конан скользнул на нее, словно призрак, невидимый среди вечерних теней. Петухи - сторожкое и чуткое племя, но киммериец их не обеспокоил; под его ногами не скрипнула ни одна доска, ни единая черепица. Пригибаясь, он двинулся по крыше вдоль наружной стены, заглянув в несколько отверстий-продухов и залег у центрального, рядом с печной трубой. Отсюда он слышал и видел все - и Сагара с его подручными, кои сидели внутри, и стражников Пирия Флама, дежуривших снаружи, у дворцовых ворот.