Когда я рассказал в обществе бакинских инженеров, что побывал в храме огнепоклонников, меня спросили:
— Значит, вы познакомились с Сафурой?
А инженер Майер сказал:
— Не вы ли тот дядя, который купил ей орехи?
И рассказал известный случай, как Сафуру прогнали с Соленого озера. Бойкая девчонка привела к эстакаде ораву мальчуганов. Запасшись самодельными — из картона, щепок и жести- корытцами, они шли добывать соль. Сафура где-то услышала, что надо зачерпнуть в корытце воду из Соленого
озера; вода испарится — и на дне останется чистая соль. Девочка подговорила мальчишек; те смастерили корытца и покорно поплелись за ней.
— А как она здорово танцует! — сказал инженер Майер. — Подсмотрела раз, как осетины из поселка Степана Разина танцуют лезгинку. И в тот же день вынесла из дому два кухонных ножа, собрала на дворе храма огнепоклонников мальчишек и отплясывала по всем правилам, с платочком, ловко лавируя среди воткнутых в землю ножей.
— Как бы не выросла чересчур озорной, — высказал я опасение за судьбу Сафуры, рассмешив Майера.
— Вы тоже? О ней все беспокоятся. Ничего, скоро пойдет в школу... И вообще, девчонка шаловливая, но добрая, по-моему, от головы до пят.
На этот раз он посмеялся собственным словам.
3
Майера знают в Баку многие. Он — главный инженер Лок-Батана, говорит на пяти языках: русском, немецком, тюркском, армянском и осетинском. В Доме техники Майер читает лекции о бурении на вулканах и прославился как укротитель фонтанов. В дни нефтяных и газовых выбросов, когда гудит потрясенная земля и из глубоких недр бьет в небо с грохотом и свистом, заливая все кругом, толстая струя, Майер берет на себя командование как полководец.
Я не был несколько дней в Баку; когда же вернулся, меня встретили в Доме техники с упреком:
— Не вовремя уехали!
Пять дней назад в Лок-Батане забил огромный нефтяной фонтан. Даже старые бакинцы не слыхали такого грохота.
— Фонтан неслыханный и невиданный! Его до сих пор не укротили.
Автобус, в который я вскоре сел на Коммунистической улице, остановился у спуска в Лок-Батанскую долину. Дальше дороги теперь не было. Пассажиры пошли пешком, а с ними стал спускаться и я. Мне не дали как следует подивиться столбу нефти, клокотавшему посредине промысла.
— Разве это струя! Ее почти загнали в землю. Перед вами — остаточки.
Грохот глухо бил в барабанные перепонки. Сразу разболелась голова. Опытные пассажиры протянули мне клочок ваты; я заткнул уши. Всюду черным-черно. Нефть разлилась по долине озерцами и ручейками. Почернели бараки и вышки, потемнела вечно белая от выступающей на поверхности соли земля Лок-Батанской долины. Она запомнилась мне в рубцах и трещинах — теперь нефть смазала все рубцы и трещины.
— Сюда, сюда! — кричали из разных мест носившимся по промыслу врачам.
И врачи в белых, с нефтяными пятнами, халатах прибегали к ослабевшим рабочим, погружали их на носилки и отправляли наверх.
Изуродованный инструмент, искривленные рвущимся на волю нефтяным выбросом трубы, возвращенная подземными толчками на поверхность арматура — все это валялось на земле, вязло в озерцах. Но видны были и картины обуздания. Рядом с фонтанирующей скважиной рабочие выкопали большую квадратную яму, куда стекала по желобам выбрасываемая нефть. Они стояли в яме по колено в нефти. Их брезентовые комбинезоны насквозь пропитались маслянистой жижей. Поверхность ямы пузырилась. Кое-где плавали клочья ваты. Вата валялась и на земле, ею то и дело затыкали уши.
Я спросил, где Майер, но мне запретили его трогать: он ставит арматуру.
Главный инженер вторые сутки не отходил от укрощаемой им скважины. Иногда и этому крепышу с его укротительским опытом делалось плохо, и его сменял директор промысла Мо-товесян, тоже известный в Баку как укротитель фонтанов. На Биби-Эйбате теперь тихо, а еще не так давно Мотовесян усмирял там бушующие недра.
— Ваша удача! — сказали мне. — Сдается, что Майер ско-
ро к нам придет. Мотовесян показался па горизонте — первый признак. Раз Мотовесян торопится на дежурство...
Директор бежал вприпрыжку к скважине, дожевывая поспешно бутерброд. И я в самом деле вскоре увидел Майера.
— Что? Лицо дьявола? — спросил он о себе, здороваясь поднятым над головой кулаком.
— Дьявола нефти, — подсказал кто-то.
Это лицо словно покрыли черно-желтым лаком; оно и лоснилось и поблескивало, похожее больше на скульптуру, чем на лицо живого существа. Казалось, кожа уж не очистится никогда от въевшегося во все ее поры налета. Майер вошел в палатку, разделся, стал под душ.
— Благодетель! Дружок! — кричал он санитару-осетину, добавляя что-то еще на родном языке санитара.
Тот властно его обхватил, яростно орудуя мылом, губками и щеткой. Он мыл его и скреб, прочищая Майеру, как младенцу, глаза, уши, ноздри, десны, зубы. Майер отплевывался, отфыркивался, отпуская изредка, когда санитар его освобождал, технические шутки:
— Из моего носа можно, ей-богу, сделать форсунку, а пупок превратить в двигатель внутреннего сгорания!
Переодевшись, Майер потребовал подать ему две бутылки кефира. Наслаждаясь освежающей кислотой и прохладой напитка, чистотой своего тела, удачной передачей смены и вообще налаженностью восстановительных работ, он громко, для всех проговорил:
— Теперь, граждане, я могу беседовать хоть с прокурором!
— Лучше не надо, — сказал санитар, уже отмывавший другого нефтяника.
Как на войне хорошее настроение командира части передается солдатам, так и тут от Майера исходило веселье удачи. Он спросил о нужном ему человеке.
— В столовой, товарищ Майер.
— Найдите его, — приказал Майер, — и скажите: пусть телефонирует куда надо. Пусть сообщит, что фонтан будет к вечеру закрыт. Пусть пишет: Майер так сказал.
— А! — воскликнул он, увидев меня. — И сколько же она нам, проклятая, арматуры испортила! Ничего, сейчас забиваем.
Майер выпил кефир и предложил взобраться на вершину вулкана. Он отдохнет на краю кратера. Что слышно в Баку? Что говорят о новом фонтане? Что пишут в газетах? Он ведь пять дней никого из своих не видел.
Когда разглядываешь окрестности Баку с вершины лок-батанского вулкана, кажется, что мир еще не устроен, даже не создан. Кажется: только что остыла планета, человек еще не приспособил землю ни для того, чтобы родить ему зерно, ни для того, чтобы напоить его водой. Вокруг — серо-красная пустыня в трещинах. И мир—как остывшая лава, бугрообразная, ползущая, еще сохранившая тепло остывания.
— За эту первозданность я и люблю наш вулкан. Отдыхать на нем для меня — чистое удовольствие, — сказал, показывая на остывший вулкан, Майер.
Он видел его последнее извержение. Оно случилось в 1929 году. Земля поползла, потащив за собой телеграфные столбы, палатки нивелировщиков и все имущество геологов-разведчиков.
— Новый кратер образовался на моих глазах! — радовался увлекательному воспоминанию Майер. — Мы тогда преследовали известного по району разбойника Ослана. Проклятый ворюга довел наших геологов до ручки, крал у них инструменты, одежду, продовольствие...
Рассказ о разбойнике Ослане, пойманном вблизи вулкана с помощью инженера Майера, остался неоконченным. Майер заметил где-то близко такое, что его, по-видимому, возмущало. Я не успел оглянуться, как Майер заорал на весь промысел своим сильным, как у привыкших командовать людей, голосом: