Финикийцы сошли на берег в полдень и в три часа вечера того же дня самые достойные из них посетили Хореона и передали ему письма от своего господина Хирама Кипрского.
Когда Хореос узнал, что Арубас не приехал, он принял купцов довольно недоброжелательно потому, что был недоволен отсутствием Арубаса, с которым не раз заключал удачные сделки за спиной Хирама.
Он не знал ни одного из этих троих, но посчитал, что ни один из них не был столь важным лицом. И только один из них, самый младший, по имени Рабдоем, был удостоен его чести, потому что Хирам упомянул того в письме так, как он был сыном богатого купца в Сидоне, путешествовавший впервые. Как единственного, достойного себя, он даже пригласил его на ужин в свой дворец, но молодой финикиец отказался.
Купцы ночевали на корабле.
На следующее утро к ним пришёл слуга Даматриона и пригласил в свой дом, чтобы осмотреть товар. Купцы немедленно отправились к нему. Через полчаса они вошли во двор дома Даматриона.
Рабы, приготовленные для продажи, ждали во дворе и со страхом наблюдали за ними.
Самым важным из финикийцев был, вероятно, самый молодой из них, стройный, смуглый, с острыми чертами лица. О выглядел великолепно, и в глаза бросалась яркая расцветка его восточной одежды и тяжелая золотая цепь, свидетельствовавшая о богатстве и достоинстве пришельца. Во всем его характере, в каждом движении и словах проглядывало превосходство над всеми вельможами.
Это был тот самый Рабдоем, сын богатейшего купца из Сидона. Но все деловые переговоры вел не он, а его спутник, высокий, лысый, гладко выбритый, с рыжими волосами толстый мужчина, лицо которого блестело от пота и жира. Этот человек не был похож на финикийца. Судя по тому, что у него не было бороды, и что он носил короткое платье с глубоким вырезом, он был больше похож на египтянина, очень редкого гостя с земли священной реки. Звали его Анакарбис, и происходил он, как он сказал, из греческой колонии в Египте. До сих пор он занимался делами только на рынках Египта и Сидона в качестве одного из многочисленных помощников принца Хирама.
В те времена было обычным явлением, когда подобные греческие полукровки оказывали услуги финикийцам, египтянам или сирийцам. На своей новой родине эти умные, жаждущие денег и славы люди часто добивались значительных результатов.
Анакарбис был именно таким греком. Судя по всему, он отлично осознавал свое призвание и сразу взял на себя все хлопоты по переговорам. Он внимательно осматривал каждого раба по отдельности, ощупывал его мышцы, смотрел на зубы и интересовался, сколько каждому лет. Он время от времени ударял несчастного прутком по спине, или толкал того, если он не сразу отвечал на его вопросы.
Третий покупатель, высокий, худой и седой, с лицом хищника-стервятника типичный финикиец, был молчалив и спокоен, держался в стороне и не вмешивался в дела.
Все смотрели только на Анакарбиса. Он работал быстро. Поразмышляв некоторое время, он отобрал несколько рабов, в том числе карийку с ребенком. Но на этом торг только начался.
Теперь уже скупой Даматрион не хотел терять свою выгоду. Но, Анакарбис, если раньше быстро принимал решения, то теперь торговался упорно и твердо стоял на своем. Он спорил о каждой драхме, чтобы было слышно даже на улице. Даматрион уже весь покраснел, пот капал у него со лба, и он уже раз десять считал, что они договорились и встреча закончилась. В конце концов, с помощью Рабдоема, который оказался более уступчивым, торги закончились.
Анакарбис немедленно заплатил наличными, проверил еще раз рабов, поцокав языком и вздыхая: — Плохой товар, не качественный, — сказал он как бы про себя, — это не то, что я ищу; Хирам приказал нам покупать в основном молодежь, мальчиков и девочек до пятнадцати лет, не старше.
— У меня есть такой раб, — сказал Даматрион, — музыкант, играет на флейте, но к сожалению, он был сильно избит и сейчас немного ослаб.
— Музыкант? — Рабдоем проявил некоторый интерес.
— Да, маленький мальчик. Флейтист.
— Хорошо. А, мы можем взглянуть на него. Он здесь?
— Нет. Ну, это недалеко отсюда , в моей казарме портовой охраны.
— Тогда, давайте сходим туда.
Анакарбис пожал плечами. — Зачем нам на него смотреть. Ведь он же еще болен.