— Но, если дело только в этом, то за час его можно так разрисовать, что вы его не узнаете.
— Как?
— А, у меня здесь есть бывший раб-художник, который сбежал с театральной труппы и умеет так разрисовывать лица, так что родня мать их не узнает. Хотите попробовать, друзья?
Стоящие рядом пираты радостно кивнули. Одним из них был тот самый художник. Он шагнул вперед.
— Ну, что ты скажешь? — спросил Меликл.
— Художник здесь не нужен, — ответил пират. — Ему нужно просто сбрить бороду и подстричь кое-где. А вот здесь придется сбрить бороду и побрить голову.
— Что? — спросил Калиас.
— Сбрить бороду и побрить голову, — повторил пират-художник, — ну, и подбрить брови немного.
— Бороду голову и брови? Что ты говоришь, друг? — Калиас удивленно уставился на пирата.
— И ты говоришь, что они не узнают его? — с любопытством спросил Меликл.
— Не только они, но и родной сын его не узнает, — заявил пират-художник.
Калиас вздрогнул.
— Бороду, голову и брови. Мою бороду! Ты что, сумасшедший что ли?
Полиникос молитвенно сложил руки.
— Калиас..? — взмолился он.
Но Калиас покраснел от гнева.
— Мою бороду! — закричал он. — Ради Зевса и Афины, всех богов, всех, всех, всех… только не трогайте мою бороду!
— Но у нас нет другого выхода!
— Делайте все что хотите... Все, кроме этого…
— Ну, Калиас!
Калиас оглядел всех вокруг возмущенным взором. Он увидел десятки глаз, устремленных на его бороду со страшным вожделением. Внезапно он почувствовал себя жертвой каннибалов.
— Почему вы все смотрите на меня, как шакалы, а?
— Калиас, — сказал Софрониск с улыбкой, — зачем тебе борода? Твое благородное лицо не нуждается в украшении. Без нее твое лицо станет намного лучше, как божественный лик благородной Елены.
— Что? — спросил растерянный Калиас.
— Пожертвуй своей бородой ради нас, друг мой.
— Никогда! — Калиас широко выпрямился, нахмурившись на присутствующих, как будто готовясь отразить нападение. — Ради чего? — сказал он. — Я едва знаю этого вашего мальчишку из Коринфа, ни эту девушку, ни их мать. Зачем они мне нужны?
— Но ты знаешь меня и Полиникоса, — сказал Меликл.
— Да, я вас знаю и готов сделать для вас все, но бороду сбривать я не буду, даже из-под палки? Никогда!
— Калиас, я был готов отдать за тебя не только бороду, но и голову.
— Меликл, чего ты от меня хочешь? Ты хочешь, чтобы надо мной смеялись все Сиракузы, потому что моя жена не узнает меня, и выгонит из домам палкой, и что меня не узнает не только мой родной сын, но и его собака?
— Она снова у тебя отрастет, друг мой.
— Да? Через год? И все это время я буду выглядеть… как детская задница. Так что-ли?
— Ну, египтяне ходят так всю жизнь, — заметил Софрониск, — и никто не делает из этого трагедии.
— Тогда сам стань египтянином, если хочешь. Я не хочу им становиться. — Я жертвую всем: деньгами, временем, работой, даже головой, но становиться похожим на детскую задницу – ни за ято, ни за что на свете!
— Ну, здесь ничего не поделаешь, — сказал Меликл, — если ты не хочешь нам помочь, то придется обойтись без тебя.
— Это я не хочу вам помочь? А, кто вам подсказывает все идеи? О боги! Зачем вы навели меня на эту глупую мысль, … зачем я вовремя не прикусил язык! О боги! Мне легче умереть!
— Напротив. Идея была превосходной, Калиас, но если ты откажешься от нее, то не разделишь с нами, ни опасности, ни славы.
— Вы же погибнете без меня, как птенцы без матери. Хореос сожрет вас, как кровожадный паук.
— Значит, такова наша судьба! И без твоей помощи, Калиас, наша кровь падает на твою голова. Но ты не волнуйся. Никто из нас не проклянет тебя.
Калиас задрожал от гнева, отвернулся и долго сидел молча.
— Друг, — попытался заговорить с ним Меликл.
— Уйди, от меня змееныш! — прорычал Калиас. — А ведь, когда-то я этого змееныша выкупил за шестьдесят драхм.
Он нахмурился и задумался, печально склонив голову.
— Они отвернутся от меня меня и вышвырнут из дома, — тихо сказал он сам себе, — моя жена обломает не одну трость о мою голову.