— По‑моему, это не мои руки, — прошептала она, прерывисто вздыхая и поднимая ладони, чтобы показать их ему.
И когда он посмотрел на карюю радужку правого глаза Эсме, та замерцала и начала бледнеть, сверкая во мраке. Она стала голубой — близняшкой левой. Михай медленно выдохнул и понял, что его руки дрожат.
— Моя Королева, — произнес он. Его голос переполняли эмоции. — Я так долго тебя ждал.
Эсме медленно моргнула и посмотрела на него.
— Михай… — ответила она ласковым голосом, который ей не принадлежал. А потом она ахнула, увидев Королеву на троне позади него. Она посмотрела на нее, потом на свои руки, потом снова на Королеву. — Что ты со мной сделал?
С дрожью в голосе он произнес:
— Четырнадцать лет назад я сказал тебе, что ты все поймешь и ты поймешь. Существуют секреты, Страешта, касающиеся Друджей, столько всего нами позабытого. Мы не всегда были такими, моя Королева. — Он умолк, протянул руку и схватил Эсме за пальцы. — Теперь я вспомнил. Когда‑то давным‑давно, мы были людьми.
Прим. переводчика: *А́нима и а́нимус (от лат. anima и лат. animus «жизненное начало; душа» в, соответственно, женском и мужском родах) — термины, введённые в психологию Юнгом для обозначения архетипов, связанных, соответственно, с женским и мужским полом. Юнг полагал, что Анима — это женская часть психики мужчины, а Анимус — мужская часть психики женщины; по сути, и то, и другое — архетипы гендера, и являются во многом неосознаваемыми архетипами.
**Аркебу́за (фр. arquebuse) (не путать с понятием «аркебуз») — гладкоствольное, фитильное дульнозарядное ружьё.
Глава двенадцатая
Клочок души
Людьми. Но это было давно, в те дни, когда летоисчисление велось назад от рождения Назарянина, согласно принятому календарному отчету нынешних дней. Тогда Михай не был демоном; он не всегда им был. В те другие времена было положено начало. Михай был рожден человеком.
Он знал это только потому, что в 1564 году на короткое время снова стал человеком.
Тогда он был простым мальчишкой в Срингаре*, катался на лодках на мелководье озера Дал и умел запускать камушки‑лягушки по водной глади лучше любого сорванца. Он работал на фруктовых садах, дергал за веревки, привязанные к вершине деревьев, чтобы согнать прожорливых птиц, которые пытались украсть вишни принца. Если у него получалось ловко потянуть за веревку, то удавалось запустить в небо ворону, будто камень из рогатки. Он был докой в том, как подкрасться к птице, маленький темный раджа сада. Его звали Язад, и он молился Богу со слоновьей головой и ел хлеб с маком и кунжутом. Солнце согревало кожу, ветер шевелил волосы, и душа в нем была столь же реальной, как его сердцебиение.
Город стоял на озере Дал и был знаменит своими каналами‑улицами, напоминающими Венецию.
Он не знал ничего кроме того, как быть Язадом. До того дня, когда его глаз поголубел, он не помнил, кем он был раньше, но вид этого бледного глаза вернул все это, не сразу, но яркими всплесками. Воспоминания терзали его как уродливые мотыльки. Он был осажден ими, и после ужасной борьбы, дней безумия и священников, его анимус был выброшен на воздух, и его недолгая «человечность» подошла к концу.
Он помнил ужас, который испытал, обнаружив себя неумелым, оторванным от души Язада, и глядя сверху вниз на мальчика, которого он считал собой, видя агонию на этом знакомом лице и пытаясь понять, что он не Язад, а только что‑то, что росло внутри мальчика, как паразит.
С горечью он вновь узнал себя: Михай, Друдж, Накстуру. Демон.
Он был просто невидимым анимусом, дрейфующим далеко от своего покинутого тела, лишенным души, которую он считал своей.
Он и раньше чувствовал души в телах, в которые проникал, но то были бедные трепещущие существа, сбитые наповал анимусом, столь же непринужденно, как одежды с крючка. Эта же была другой. Душа Язада была и его душой, он был внутри нее, и она была внутри него. Страх, гордость, стыд, ярость, горе и любовь прошли сквозь него как дрожь струн арфы. Каждый день был ослепительным ощущением.
И теперь эта душа исчезла. Это было похоже на смерть, но без утешительного забвения.
Он позволил отдаленному, настойчивому рывку своего тела позвать анимус к себе через горы от зеленой долины Кашмира в дебри бесплодной Персии. Много лет назад он оставил свое тело в древней оловянной шахте сасанидских королей, и оно все еще было там. Он вернулся в него и отряхнул пыль, чувствуя, что его бессмертная оболочка с бледными глазами и волчьими зубами стала холодным домом после его короткой человеческой жизни.