Михай в ответ посмотрел на Исванта, но его лицо осталось невозмутимым. Хотя это было непросто. Прошло очень много времени с тех пор, как он был в компании себе подобных. Михай гадал, заметят ли они хоть какие‑то перемены в нем, или, может быть, почувствуют их запах. Он сидел на камне у реки и вдруг не выдержал пристального взгляда Исванта. Он встал, снял с себя одежду и нырнул в воду. Вода была ледяной и помогла тем самым вытеснить, терзающее его, беспокойство. Он вынырнул. Течение уносило его; он проплыл против течения, делая мощные гребки, которые, казалось, давались ему очень легко. Ивант следил за ним, чтобы Михай не попытался сбежать. Михай подплыл к берегу, встряхнулся и уселся голышом рядом с одеждой.
Когда Королева подошла к нему, с его волос все еще текла ручьем вода. Она уселась рядом с ним на камень.
— Расскажи мне о тумане, — полупромурлыкала‑полупрошептала она.
Значит, подумал про себя Михай, любопытство взяло вверх. Неотрывно глядя на черную воду, по которой стремительно проплывал лед, он произнес:
— Раньше я думал, что они были ограничены, у них был конец, за которым не было ничего. Но что если это не так? Что если туман подобен краю карты: картограф нарисовал все, что знал, просто корабли исследователей еще не заплыли в неизведанное? Что если там нечто большее?
— Большее?
— Конечно, и ты это чувствуешь. Когда ты проникаешь в человека почти‑воспоминания обостряются. И каждый раз кажется, что вот‑вот вспомнишь что‑то.
Она не сразу ответила, но он не посмотрел на нее. Спустя долгую паузу, она сказала, очень тихо:
— Да.
— И желание вспомнить становится навязчивым, превращается в потребность.
И вновь:
— Да.
— И ты уверена, что когда‑то было что‑то еще. Твое тело помнит это.
— Да. — Теперь ее голос был груб.
— То, что твое тело помнит лучше всего… — Начал было говорить Михай, разворачиваясь, чтобы взглянуть на нее. Во второй раз он заметил едва уловимое движение ее рук. Этот жест невозможно было ни с чем перепутать. Это был жест женщины, знавшей, что такое носить ребенка под сердцем. Он забыл, что хотел сказать. В глубине души у него что‑то шевельнулось. Он что‑то вспомнил. Туман рассеялся. Что‑то вышло на свет. Его глаза широко распахнулись, когда он понял, что это было, и Королева увидела этот шок, до того, как он успел бы его скрыть.
Ее собственные глаза сузились в подозрении, но в них было что‑то еще. Проблеск голода.
— Что? — требовательно спросила она. — Что помнится лучше всего?
Мысли Михая завертелись в водовороте, смешались. Он изо всех сил пытался скрыть свое замешательство, уверенный, что в любой момент это явит его инаковость и даст ей причину прервать его жизнь.
— Для меня, — сказал он, стараясь сохранить спокойствие, — ближе всего к воспоминаниям… поцелуй.
— Поцелуй! — удивленно повторила она.
Это не было ложью. Когда он проникал в людей, поцелуй всегда будто раздувал туман, подобно порыву ветра. Поцелуй преследовал этот туман, истончал его, чтобы обнажить тени того, что пряталось там внутри. Он бросил взгляд на Королеву. На ее идеальных губах играла маленькая, лукавая улыбка. И он тоже попытался улыбнуться, несмотря на то, что сердце билось, как у иного человека и воспоминания поднимались вокруг него как призраки. И совершенно ясно он понял то, о чем раньше даже не догадывался. Он не испытывал такого глубокого потрясения с тех пор, как его анимус вырвался из души Язада. В тот раз он обнаружил, что он не человек. На этот раз он вспомнил, что был им.
— Мазишта, — прошептал он. — Когда‑то было что‑то еще, что‑то большее. Я это видел.
Ее улыбка исчезла, и он увидел, как она жаждет ему поверить.
— Что ты видел? — спросила она хриплым шепотом.
Тебя, хотел сказать он. Я видел тебя. Но вместо этого произнес:
— Я видел женщину с острым, как обсидиан и блестящий, как луна умом. Тайны открылись ей и явили свои безмолвные сердцевины. Она хотела знать все. Она хотела жить вечно.