Несколько дней спустя по дороге домой из школы она остановилась, чтобы купить маме цветы. За прилавком стоял тот самый мальчик. Увидев, как она вошла, он покраснел. Он был блондином с голубыми глазами, но темными как море, а не ледяными как у Друджей, длинные светлые ресницы, и кожа у него была белой, а щеки розовые, словно тетушки да бабушки, завидев его, не удержались да вдоволь потрепали его за них, и румянец так и остался. Он то и дело запинался, когда помогал Эсме собрать букет, доставая цветы из ведер.
— Космея? — спросил он. Она кивнула, тихо добавив: — И, может быть, несколько лилий.
— Люпинов? — спросил он, поднимая веточку с голубыми цветами.
Они не могли придумать, что сказать, кроме названий цветов, и это казалось своего рода языком. Хризантемы, циннии, дельфиниум, кружевная веточка гипсофилы.
Отдавая ему деньги, Эсме выпалила свое имя и закусила губу.
— Том, — ответил мальчик, вновь покраснев.
Вот и все. Эсме вышла с цветами, прижимая их к груди, коса раскачивалась из стороны в сторону. Свернув за угол, она все еще улыбалась. Возможно, подумала она, на следующей неделе снова купит маме цветы.
Так она и сделала.
Время шло. Эсме часто думала о пепле древних душ, который разносится по всему миру, смешиваясь с пеплом лесных пожаров и войн, пылью пустынь, пыльцой и костями. Со временем боль от нехватки чего‑то в ее душе несколько утихла; она заполнила пустоту музыкой, школьными заданиями и друзьями, поездками на балет с матерью и прогулками в Сент‑Джеймс‑Парке с Томом.
В первый раз он пробормотал приглашение над букетом оранжевых роз, и она практически прошептала:
— Хорошо, — уставившись на лепестки роз.
На следующее утро она встретила его в пальто, застегнутом до подбородка, и они поднялись по Бёдкейдж Уолк, спрятав руки поглубже в карманы, с красными от холода носами. Они остановились на мгновение, чтобы посмотреть, как маршируют солдаты в красных мундирах Конной гвардии маршируют.
— Когда‑то я хотел быть одним из них, — заметил Тлм. — Я даже учился маршировать, как они. Я не знал, что это настоящие солдаты, которые идут на войну. Мне просто нравились их шапки.
— Ради этих шапок убивают медведей, — сказала Эсме.
— Знаю, — ответил он, и спохватившись, быстро добавил, — я больше не хочу быть одним из них.
Насмотревшись на солдат, они направились в парк. Том достал из кармана хлеб, и они покормили уток, наблюдая, как знаменитые пеликаны плывут по зеленым водам озера, словно флотилия маленьких кораблей. Они шли бок о бок и смотрели вперед, время от времени осмеливаясь бросать украдкой взгляды друг на друга. Эсме заметила какая у Тома славная линия подбородка, а Том подивился совершенству лица Эсме. Их взгляды все‑таки пересеклись, и они покраснели, засунув кулаки в карманы еще глубже.
— Спасибо, что погуляла со мной, — сказал Том, когда они вернулись к двери Эсме. Эсме подняла голову, чтобы посмотреть на него — она была ему всего лишь по плечо — и улыбнулась. Мимолетная вспышка радости — обещание, что это не последняя их прогулка.
Утки в Сент‑Джеймс‑Парке и без того не голодали, но за последующие несколько недель и месяцев, они стали намного упитаннее и научились узнавать рыжеволосую девушку и светловолосого мальчика, которые приходили по воскресеньям плечом к плечу с набитыми карманами хлебом. Утки, наверное, не заметили, что через несколько недель Эсме и Том смогли встретиться взглядами и не отвести сразу же глаз (хотя при этом и не переставали краснеть), а со временем смогли сесть на любимую лавочку лицом друг к другу и поговорить, даже когда пеликан по имени Вацлав решил устроиться между ними, чтобы вздремнуть.
Том всегда приносил Эсме цветок. Поначалу это были тепличные розы, а когда наступила весна, нарциссы, а летом георгины, такие большой, что ей приходилось держать их обеими руками. Она смотрела на один из них в июльское воскресенье, сидя на их обычной скамейке. Цветок был белый с нежно‑розовой сердцевиной, и она спросила:
— Какое у него значение?
Щеки Тома покраснели. Георгин означал «Сумасшедшая любовь», и когда он выбрал цветок тем утром в магазине, он знал, что Эсме спросит его значение, ей очень нравилось узнавать о значение цветов — и он представил, как говорит ей об этом. Он подумал, что таким образом сможет сказать ей слово «любовь». Но теперь, когда этот момент настал, у него пересохло во рту. Он пробормотал это слово весьма неразборчиво.