«Ой, где-то ты, Бобоша, близехонько!»
Никодим неожиданно придумал медвежонку кличку: Бобоша. Так звали они маральерожского мальчонку Вахромейку Курилова за низкорослость, большое брюхо и маленькие круглые глазки на толстом, шишковатом лице.
Солнце взошло, роса на травах высохла.
Никодим увидел медвежонка на открытой поляне. Пестун стоял с высоко поднятой головой и настороженно шевелил короткими ушками. Никодим понял все: над душистыми цветами звенели пчелы. Медвежонок вдруг сорвался с места и, по-поросячьи подкидывая толстый зад, помчался.
Остановился он в напряженной позе. Потом, вновь уловив в воздухе звук пчелы, стремительно бросился и остановился, спрятавшись за дерево. Со стороны казалось, будто звереныш играет в прятки.
Найти мед диких пчел в лесу мальчику давно хотелось, но выследить их было трудно, только опытные таежники умели это делать.
«А ну, Бобошенька, ну, миленький!..»
Никодим перебегал и таился за теми же деревьями, где за минуту до этого прятался, наблюдая за полетом пчел, пестун. Пчелы на поляну с цветами летали издалека. Пестун и Никодим перебежали уже раз десять, а признаков «пчелиного дерева» не было. Как и медвежонок, Никодим крутил головой, смотрел на высокие сосны, отыскивая дупло. Иногда мальчик улавливал тугой, звенящий звук пчелы, на мгновение видел золотистую точку в воздухе и ожидал, что медвежонок сорвется и поскачет за нею. И действительно, Бобошка безошибочно схватывал звук той же пчелы и мчался, не замечая кустов, не видя пней и кочек.
«Пчелиный след» привел и пестуна и Никодима на скалистый утес, к высокой сухой сосне. «Вот вы где!» — обрадовался мальчик и затаился.
Пестун ходил вокруг дерева с высоко поднятой головой и отмахивался от пчел то правой, то левой лапой. Вдруг он обхватил толстую свою голову обеими лапами и закричал тоненьким голоском.
— Ой, дурак! Ой, дурак! — зашептал Никодим, едва удерживаясь от смеха.
Разбежавшись, пестун быстро полез по сосне, цепко обхватывая ее лапами. Проворство медвежонка изумило Никодима: «Вот так Бобошка — туз козырный!..»
Медвежонок взобрался до половины дерева, и дупло было уже недалеко. Над головой звереныша угрожающе зазвенел пчелиный рой.
Пестун остановился и начал отбиваться.
Но силы были неравны. Армия пчел с размаху втыкала жгучие зазубренные жала в нос, в губы пестуна. Медвежонок неистово ревел, ерзал по стволу, терся мордой о кору, но и не думал отступать, а потихоньку продвигался к дуплу.
Почуяв запах горячего меда, пестун стремительно сунулся к летку.
Никодим вышел из-за укрытия. «Хоть в барабаны бей, хоть за уши его хватай теперь…» Звереныш засунул кривой черный коготь в леток и с силой рванул. С дерева полетели щепки. Отверстие дупла сразу же увеличилось настолько, что лапа прошла в него свободно. Медвежонок выдернул лапу и жадно обсасывал с нее мед. Выпяченные, распухшие губы его быстро шевелились. Налипших на лапу пчел он проглатывал вместе с медом. Пчелы жалили звереныша в язык, в нос, в губы. Медвежонок скулил, но не переставал чавкать.
«А ведь он все сожрет, пропастина!»
Никодим тревожно огляделся по сторонам, нашел клок сухого моха, высек искру и зажег гнилушку.
— Эй ты, пасечник бесхвостый! — громко крикнул мальчик, подходя к дереву. — Ты что же, брат, один думаешь все стрескать?!
Медвежонок вздрогнул. Шерсть на загривке вздыбилась. Опустив лобастую голову, он увидел Никодима. В первую минуту звереныш ощерил пасть и дернулся вниз, но Никодим сунул головню в зубы, подпрыгнул до первых сучков и бесстрашно полез навстречу медвежонку.
Измазанный медом пестун рванулся кверху. Пчелы устремились за ним. Никодим, поднимаясь с сучка на сучок, гнал медвежонка выше. Перед разломанным летком мальчик выбрал сук поудобней, сел на него верхом и погрозил пестуну винтовкой.
— Сиди у меня, браток, теперь смирнехонько, а не то стрелю. Вот провалиться, стрелю прямо в пузо. И шмякнешься ты у меня оттуда, как куль овса…
Медвежонку некуда было дальше лезть. Вверху — небо, внизу — земля, а на середине дерева — страшный двуногий зверь, которого он уже несколько раз встречал в лесу.
По пушистой шкуре звереныша струилась дрожь.
К вершине сучки были так тонки и хрупки, что от прикосновения ломались и со звоном падали вниз.
Никодим подкурил пчел в дупле, и они присмирели. Он заглянул в разломанный леток и ахнул: налитые свежим медом, толстые соты унизали огромное дупло в несколько рядов…