А и взяли ее под белы рученьки. А и привели в терем да наперед очей ханских и поставили.
- Чьих будешь? - вопрошал Зубощелк.
- Дак поросяшинские мы. Для пользования аки дань прибыли, - скромно потупилась красна девица.
Умилился хан на красу енту глядючи, теснее прижиматься стал, да слова тайные нашептывать.
- Как красива ты девица с этой сторонушки, а как жалко мне, что с другой то сторонушки у тебя личико.
Скоро сказка сказывается, да еще скорей дела делаются. Воспылал хан к девице страстью жгучею. Ведет он ее во палаты да в расписные, а там и печь изразцовая, да лавки шкурами диковинными крытые.
Рычит, стало быть, ханушка, да страстию о поросяшино бедро трется, да к полатям продвигает. Девица вырываться и не думает, намекает на наслаждение невиданное, да не слыханное, сессионное, да на принципах БДР основанное. Сколько девок брал, а о таком и не слыхивал. Обуяло Зубощелка любопытство лютое, да и доверился он Нафе безропотно.
Уложила его девица на лавки крытые, животом к меху пушистому, да привязала путами шелковыми руки, ноги к ножкам накрепко. А уж когда резать стала ножиком штаны ханские златом шитые, заподозрил он недоброе, да кричать ему стыд не позволил бы.
А когда поросяша закончила, то окинула взглядом лавочку с ханским телом сейчас не прикрытым ничем. А и взяла она в руки плеть, флогер черненький, с кожей вымоченной. Сколько раз поднималась рука - то не ведомо. Заалел ханский зад аки маков цвет. Она била его, приговаривая:
- Назови ты меня Госпожою своей, Госпожою своей, да смирись со всем!
Хан мотал головой, да зубами скрипел, а терпеть сие больше мочи нет. Страсть кипела в нем, но мешала боль. Но мешала боль, и взмолился он
- А прости ты меня, Госпожа моя! Госпожа моя, ты раба своего, недостойного. Коли что натворил, то исправлю я. Все исправлю я, как и было до.
Оседлала его поросяша верхом, по спине и бокам стеком гладила. Стеком гладила, терлась бедрами, да приговаривала:
- Отпускай-ка ты, хан, весь работный люд из полона своего неминучего. Да сестер моих возверни назад. Возверни назад Нифу с Нуфою. Забирай-ка ты, хан, всю орду свою, да с планеты нашей проваливай.
Воспротивился хан, заартачился. Выгнул спину дугой, силясь сбросить ее. Разозлилась на него поросяшечка, в руки флогер взяла сызново. Акромя флогера взяла помощничка, тот который в иксах и с элечкой. Стала смазывать она помощничка, да не простым маслом - заморским, оливковым. А потом поднесла то маслице к месту хана тому - нетронутому.
Хан в веревках забился неистово. Да куда ж ему горемычному. А помошник вошел как по маслицу, вырывая с губ наслажденья стон. Воспылал хан любовью пламенной к ней одной, лишь одной поросяшеньке. Госпожею он звал сердешную до последнего дня обшего.
Возвернулись с полона сестрицушки и другие люди работные. А орда ушла восвояси, и экспансия на этом закончилась. Хан женился на Нафе-лапушке и увез ее в дали космоса. Так счастливо кончается сказочка, а вот было ль или нет то не ведомо. Поросяши зажили счастливо. Их края расцвели пуще прежнего. Только кто и придет к ним с умыслом, тот от умысла и поплатится.
А волкоиды помнят сказочку, потому что нет-нет да народится у какой-нить волкоидной самочки ребятня с поросяшими хвостиками.
Уф)) Тут и сказочке конец. Мораль: Берегите вы задницу белую. Не ищите на нее приключеньице.