Кот грезил. Его правое ухо улавливало восторженные восклицания снежинок, с интересом глазевших на него через стекло.
— Посмотрите, посмотрите, какие у него шикарные усы!
— А глаза! Словно две янтарные луны!
— Вы видели зубы? Это не зубы, это две гряды горных вершин, покрытых белоснежными ледниками!
Левого уха кота мягко касалось миролюбивое воркование хозяев. На мордочке животного застыла такая блаженная гримаса, что можно было подумать, будто он говорил себе:
— Если и есть где-то на Земле счастье, то — вот оно!
Можно не соглашаться с усатым-полосатым, но при этом надо иметь в виду, что кошки умеют распознавать и смаковать счастливые минуты.
Знакомство
(портрет второй)
Они опять проиграли. И проиграли так обидно. Соперник, позволив им выйти вперед, как впоследствии оказалось, дал фору. На самых последних минутах с легкостью фаворита первенства так нащелкал, что стало ясно: москвичи повертели ими, как кошка пойманной мышью.
Капитан этой местной проигравшей баскетбольной команды сидел в раздевалке и чувствовал, как его прямо-таки распирает желчная и злобная досада. Она относилась, прежде всего, к нему самому, недавно назначенному на это место. «Пожалуй, твое капитанство будет недолгим, — предрекал он себе. — Надеялся Егорыч на тебя? Надеялся. И что из этого вышло?!» «Сам уйду! Нет, это — предательство. А победа была близко», — мучился он, снова и снова возвращаясь к исходному пункту своих невеселых мыслей и не имея возможности выйти из их замкнутого круга.
Фрол, друг и второй номер команды — атакующий форвард, ткнул его в спину:
— Что сидишь? Иди в душ.
Стукнув себя кулаком по колену, капитан поднялся. Стоя под душем, он изругался и исплевался, как верблюд, но облегчения это не принесло.
Тренер оставил основательный «разбор полетов» на потом и после нескольких общих в данной ситуации фраз приступил к культурной программе на сегодня. Эта программа была его «священной коровой». Дело в том, что их «Метротрамовец» проводил матчи в рамках первенства метрополитена среди команд крупных городов, где собственно и функционировало или строилось метро. Каждая поездка на игру сопровождалась посещением местных достопримечательностей, среди которых обязательным пунктом была художественная галерея. Идея тренера была проста: развивая чувства и цепкость глаза, активизировать работу подкорки, интуиции, позволяющих подмечать зарождение комбинаций и ускорять взаимодействия. Эта стратегическая задача была тайным козырем тренера, так сказать, козырем отложенного действия, когда начнут проявляться ее результаты. Игроки посмеивались над Егорычем, считая культурную программу чем-то вроде психологической разрядки, хотя Третьяковка и Русский музей уже перестали быть для них пустым звуком.
Вот и сегодня они встретили смешками информацию тренера:
— Неужели в консерваторию поедем?
— Бери выше — на балет!
Тренер, подумав о том, что огрызаются, значит, ожили, объявил ланч на открытой террасе ресторана, что располагался на набережной, и прогулку на катере по Волге. «На теплоходе держаться кучно», — предупредил он…
Старенький метротрамовский автобус притормозил около речпорта, ожидая, когда крытый грузовой фургон освободит место у тротуара. Затор произошел из-за конфликтной ситуации, которая была в самом разгаре. Щуплый мужчина ругался с водителем фургона, перекрикиваясь через полураскрытую дверцу кабины. Щуплый тыкал в стекло кабины свернутым в трубочку договором. Около распахнутых створок задней части фургона нервно топтался грузчик.
Цепкий взгляд капитана команды, который с безучастным видом сидел у окна, вычленил поникшую фигурку девушки, тихо стоявшей около громоздкой арфы, неловко примостившейся на краю тротуара напротив служебного входа. Арфистка зябко куталась в плащ от порывов волжского ветерка, еще холодного в начале апреля. «Ну и угораздило же тебя, малышка, играть на такой бандуре», — грустно усмехнулся он.
Тем временем конфликт, пройдя кульминацию, резко завершился. Зычно крикнув что-то грузчику, водитель захлопнул дверцу кабины. Грузчик со скрипом затворил дверцы и, щелкнув замком, тоже взобрался в кабину со своей стороны. Дав задний ход, фургон удалился. Щуплый, вертя бумажной палицей, как пропеллером, вихрем скрылся за автоматическими дверями служебного входа, обе половинки которых шарахнулись от него в разные стороны. Он даже не удостоил взглядом инструмент и арфистку, преданно не покидавшую свой пост. Страсти улеглись, и они с инструментом остались одни. Только ветерок, запутавшись в струнах, породил печальный звук как тихий вздох арфы.