Сегодня Е. В. был у Мирского. Мирский возмущенно говорил о Штюрмере, о котором он слышать не может; подобных Штюрмеру он назвал «говняками». Когда Е. В. назвал членов земского съезда революционерами, Мирский сказал, что они не революционеры, а порядочные люди, а что Штюрмер и К° — революционеры. Мирский согласился с Е. В., что время выбрано неудачно, что после войны, пожалуй, можно бы про все это говорить, но не теперь. Мирский согласился на предложение Е. В. ехать на юг, где в Николаеве и Севастополе продолжаются беспорядки и принимают очень острый характер. В беспорядки там втянуты и матросы. Рабочий Пруссаков говорил сегодня, что масса ужасных прокламаций разбросана сегодня ночью, в которых говорится про конституцию, «Долой самодержавие!» и проч.
19 ноября.
По следующему рапорту Чухнина от 10 ноября видно, что дело плохо в Севастополе.
«В конце ноября в Севастополь прибудет более 6 тыс. человек нижних чинов запаса армии и будут размещены в обывательских квартирах. Принимая во внимание, что запасные эти из южных губерний, где политическая пропаганда широко распространена и где есть много лиц, зараженных ею, а также и то обстоятельство, что г. Севастополь сам по себе есть очаг политической пропаганды, считаю долгом доложить вашему превосходительству об этом и просить, в особенности ввиду беспорядков, бывших 3 ноября, ходатайствовать, чтобы запасные не были размещены в обывательских квартирах г. Севастополя, а для них был бы выбран другой какой-нибудь город, так как с прибытием их можно ожидать повторения беспорядков.
Я убежден, что противоправительственная пропаганда очень хорошо организована и распространена. Беспорядки в других местностях не могут отразиться так вредно, как в крепости, в которой, кроме того, собрана такая масса морских команд, малодисциплинированных в основе своих понятий о государстве и необходимости подчиниться властям. Имею веские основания к этому. Полагаю даже, что я стал своею волей поперек всей подпольной деятельности тайной организации и что против меня могут быть ею приняты меры для устранения с их намеченного пути. Полагаю, что не следует закрывать глаза и считать все благополучным. Боюсь, что сама мысль о размещении такого количества запасных именно в Севастополе — несчастна, ежели только не умышленна.»
После 3 ноября, чуть ли не 10-го или 12-го, снова в Севастополе начались беспорядки.
Радциг говорил сегодня, что всюду слышит (только не во дворце — там не говорят), что Мирский — поляк, работает в пользу поляков и жидам очень покровительствует. Сказал он также, что царь жалеет Плеве, что после назначения Мирского Муравьев дважды просил отставку, что во второй раз эти слова царя рассердили; когда Муравьев вышел, он вошел в другую комнату, в которой находился Радциг, и громко сказал: «Пускай уходит Муравьев, я его не пожалею, я не люблю, когда так дурно говорят о мертвом, особенно о человеке, труд которого я очень ценил».
Было говорено это про Плеве, которого Муравьев смешал с грязью царю и предлагал новое переустройство Министерства внутренних дел, с отделением из него части в Министерство юстиции. Это предложение Муравьева царь не одобрил, а когда Радциг ему сказал, что если Муравьев не хочет оставаться, то увольте его, царь сказал:
«Пусть сам уйдет». Радциг сказал, что ни о какой конституции царь не думает, а все упорно говорят, что якобы это мысль царя — дать конституцию.
20 ноября.
Читала второй секретный рапорт Чухнина в Главный морской штаб от 14 ноября. Он рисует очень мрачную картину — в нем говорится о революционной пропаганде среди матросов. Чухнин требует энергичных мер, что надо объявить Севастополь в положении усиленной охраны, говорит, что судебные следователи и суды относятся к этой пропаганде безучастно, что найдено было сто прокламаций у одного матроса, его суд не обвинил, так как не было доказано, что он их распространял. Тоже мера, которую предлагает Чухнин, — нижних чинов, заподозренных в политической пропаганде, переводить на всегда плавающие суда без повышения. По этому рапорту не видать, как распорядилось Морское министерство, есть только пометка — про все это сообщить министру внутренних дел, которая сделана по приказанию генерал-адмирала вел. кн. Алексея Александровича.
Говорила сегодня Павлова, что Жданов, ректор университета, уходит, так как студенты ежедневно все более и более бушуют. Принц А. П. Ольденбургский, узнав, что у профессора Набокова собирался в квартире земский съезд, уволил Набокова от профессорства в правоведении.