А. И. Пантелеев говорил, что царя он понять не может: на вид он кажется спокойным, даже беззаботным. Зато царица-мать в угнетенном состоянии, все плачет.
20 апреля.
Пока еще не выяснено насчет Витте окончательно — уходит ли он, или остается.
История с домом, нанятым Крыжановским с чиновником Ерогиным для членов Думы, разбирается теперь либеральной прессой в смысле гнусной правительственной опеки. Все приехавшие члены Думы отказались от предложенных им даровых квартир, желают самостоятельно и поместиться, и действовать.
Ходят слухи, что Горемыка уже формирует Кабинет. Назначение Горемыки не считается серьезным, говорят, что он не Витте, qu'il ne peut pas faire tete a la Douma,[110] что Дума его и весь его Кабинет быстро сплавит.
Идет теперь в Министерстве двора рассуждение — быть ли царю на открытии Думы в порфире и короне, или нет.
21 апреля.
Вчера зашел Никольский. Он уже отставной министр земледелия, так как весь Кабинет Витте ушел. Говорят, что уже новый сформирован. Премьером будет Горемыкин, юстиции — Щегловитов, иностранных дел — Извольский, путей сообщения — Голицын, народного просвещения — Кауфман, земледелия — Стишинский, обер-прокурором Синода — Ширинский, контролером — Шванебах, торговли — Рухлов, а насчет министра внутренних дел одни называют Столыпина, а другие — Штюрмера. По-моему, оба ne sont pas a la hauteur de la position actuelle[111].
Это самое важное назначение, от которого зависит спокойствие России. Штюрмера я хорошо знаю, — он в последнее время раскис, видел все в ужасном свете (как и есть на самом деле), отчаивался в будущем. А Столыпин, по-моему, ходульный. Никольский сказал, что в Царском Селе так растерялись, что не знают, в каком тоне писать тронную речь. Сказал он, что назначение Стишинского прямо печально, что Гурко продаст Россию в аграрном вопросе. Стишинский защитить не сумеет, перед Гурко Стишинский всегда пасует. Дурново сделан статс-секретарем. Под счастливой звездой родился Дурново! После всех произведенных им репрессий, арестов ушел он целым и невредимым из Министерства внутренних дел. Вчера говорили, что Дурново две игры играл — может быть, так тонко, но одна только его игра была видна, это — серьезные репрессии и строгость.
22 апреля.
Зашел А. Н. Куломзин. Сказал он, что он теперь конституционалист, что он им не был раньше, до 17 октября, но с этого дня стал, и возврата к прошлому не желает. Про Дурново Куломзин сказал, что он, правда, успокоил сначала, но затем его бесконечные репрессии, ссылки, аресты без всякого основания — все это много испортило дело, что теперь приходится возвращать из ссылки людей, которые туда не успели доехать. Куломзин был всегда либерального направления, но его скрывал.
24 апреля.
Приходил Болдырев, чиновник Лауница, в панцире, который пули не пропускает. Говорил, что надел его на себя, чтобы показать Лауницу, чтобы и он на себя подобный надел. Болдырев говорил, что в Петербурге сейчас двух людей надо сильно оберегать — Лауница и вел. кн. Николая Николаевича, что теперь на них сосредоточены террористические замыслы, что П. Н. Дурново теперь отпал, а раньше все стрелы были на него направлены.
Поражены все, что царь отпустил Витте и дал ему такой теплый рескрипт. По словам А. И. Петрова, царь за 5 дней до отставки Витте говорил, что видеть его не может, не хочет, чтобы он оставался премьером.
27 апреля.
Сегодня открытие Думы, творится великий исторический переворот в земле русской; царь как будто хочет уверить и себя и всех, что остается самодержавным, а на самом деле — нет.
Дума только что успела открыться, только что вошла в зал заседаний, еще не выбрала председателя, как уже явилась протестующая, требовательная речь Петрункевича об амнистии всех политических. Сегодня нам многие говорили, что царь, когда шел в зал, был очень удручен, расстроен. Молодая царица — тоже, лицо у нее было все в красных пятнах. Царица-мать лучше собою владела. Но когда царь вошел на трон, когда читал речь, тогда он овладел собой и своим голосом и читал громко, внятно.
Пришла m-me Кауфман, жена теперешнего министра народного просвещения. Плачет, что ее муж попал в министры. Не может она спокойно говорить про Кутайсова, который, будучи иркутским генерал-губернатором, заигрывал с забастовщиками, а во время военного бунта в Иркутске уехал кататься по Енисею, взяв большой запас шампанского. Неоднократно он менял там свое направление — при Плеве был консерватором, а затем стал ярым либералом.