Как томится Е. В., что наш добрый и честный царь так дурно окружен. Черевин — честный человек, но пьяница. Воронцов, судя по народному говору, и нечестный, и глупый, и заносчивый, и ленивый, и недоступный. Дурново тоже глуп, лакей перед выше его стоящими людьми, а с теми, которые ему подчинены, не церемонится, из-за угла делает им незаслуженные неприятности, чтобы угодить высшим. Ведет Дурново Россию к беспорядкам своими назначениями губернаторов, которые не выдерживают критики, держит дурных, если они находятся под протекцией Воронцова, и тому подобных. Рихтер — немец в душе, и в угоду ему уже делаются в Остзейском крае, ради лакейства Дурново, поблажки немцам, назначают туда, в Митаву, такого ничтожного губернатора, как Свербеев. Шаховским за его крутой нрав недовольны. Вышнеградский — умен, но мошенник, жулик, взяточник; серьезные люди говорят, что он оставит русские финансы в ужасном положении, что все, что он делает, — фокусы, напоказ, без серьезной подкладки, сшито все живыми нитками, но он умеет показать временно все свои действия благими для России. Эта показная сторона и успокоила царя и всех тех, которые ничего не понимают в финансовом деле. Филиппов, про которого даже митрополит говорит, что он «тертый», — большая дрянь, который меняет свои мнения, как перчатки, — сегодня одного убеждения держится, а завтра другого. Святого у него ничего нет. Любит низкопоклонство, возражений не терпит, друг «Гражданина», где топит Победоносцева, желая попасть на его место, чтобы там сделать свои дела с помощью раскольников, которым всегда тайно покровительствовал, не из убеждений (у него их нет), а из-за того, что они богаты.
Витте — тоже сомнительная личность, уже одного достаточно, что он приятель Вышнеградского, вместе делали гешефты. Может, это и продлит их дружбу, если они будут заинтересованы, чтобы дела не всплывали наружу, но все-таки думаю, что скоро оба перегрызутся, что Вышнеградский недоволен в душе, что Витте — министр. Про Витте много темного рассказывают, хотя все единодушно говорят, что он умен и железнодорожное дело знает.
Победоносцев — иезуит, дружба его с Плевако какая-то удивительная; был он одно время близок к царю, теперь как-то меньше, своими церковными делами мало занимается, больше чужими и часто невпопад, но все-таки он немножко лучше всех названных. Военные говорят, что Ванновский много сделал для нашей армии, но тут же прибавляют, что у нас еще все не готово. Как тут понять? Делянов устарел, но нечестным его нельзя назвать, разве за то, что сидит министром, когда неспособен им быть. Гирс по симпатиям немец, но царь сам ведет иностранную политику, и за последнее время и Гирс относится сочувственно к Франции. Но как бы могло быть иначе в самодержавном государстве? Манасеина, когда назначили, говорили, что он — «красный», но теперь о нем мало слышно. Министры, о которых за последнее время много говорят, — внутренних дел, финансов, путей сообщения. Вот все люди, которые управляют теперь Россией. У одних нет царя в голове, у других он есть, но с сомнительными принципами, с такими, что свой карман ближе казенного и — apres nous le deluge[47].
7 марта.
Утром был Самуил Поляков. Про Гинцбурга сказал, что вчера он выдал вкладов на 10 млн. руб., что он только прекратил платежи, несостоятельности нет, что у него на 8 млн. больше имущества, чем долгов. Запутал он свои дела вследствие 3 % займа.
Назаревский рассказывал про посещение царем академической выставки. Царь останавливался перед некоторыми картинами и, смотря на них, хохотал. Вел. кн. Владимир тогда предупреждал его, что художник, нарисовавший картину, находится тут же, и тогда царь говорил, что картину покупает. Но, покидая выставку, он сказал, чтобы на купленных им картинах не отмечали, что он их купил. Одна из них — «Встреча французской эскадры», а вторая что-то в этом же роде.
В заседании Исторического общества царь высказал мысль, что не желательно, чтобы печатали мемуары лиц, недавно умерших, которые описывают лиц, еще живых. Вел. кн. Владимир оспаривал доводы некоторых членов, что Екатерина II была повенчана с Потемкиным, указывая, что на это нет ни одного письменного доказательства. Те приводили такой факт, что в Москве, в церкви Большого Вознесенья, что на Никитской, находится корона, которая была на них возложена, что свидетельствуют старожилы. Говорил об этом в Историческом обществе именно Бартенев, который в «Русском архиве» написал про эту свадьбу. Государь во время заседания того общества в Аничковом дворце заметил громко, что число членов редеет, и предложил избрать вел. кн. Константина Константиновича, что и было сделано, причем Победоносцев высказал удивление, что эта мысль им не пришла раньше, и благодарил царя за нее.