Под лопухом притаился еж.
Вот он уже в Вовкиной фуражке — серый колючий комочек, и теперь Вовка не усидит на лугу, он побежит в село к ребятам.
А пока он серьезно слушает напутствие отца:
«Услышишь, сынок, о всякой небылице — не верь: то выдумки темных людей…»
А воспоминания переносят Вовку в шумную хату. Отец — колхозный бригадир, только что вернулся из Москвы, и в комнате полным-полно гостей. Вовка взобрался на печь, забился в угол: листает книгу с удивительным названием — «Географический атлас». До сих пор он помнит рисунок из книги: зеленый кружочек — Земля, желтый кружочек — Луна. От Земли до Луны — стрелки, над ними самолет, поезд, люди. И было написано там, сколько нужно дней или месяцев (Вовка, к сожалению, забыл), чтобы взобраться на небо.
Кто-то из взрослых тоже склоняется над книгой:
«Выходит, кум Андрей, скоро полетим в гости к богу?»
«Полетим, обязательно, — соглашается отец и подкручивает усы. — Только там, на звездах, такие же люди, как и мы. Степь пашут, пшеницу сеют. А бога нам для острастки попы придумали…»
Вовка не верил в бога. Вовка верил отцу. Поэтому он, услышав о туче и крылатом Гаврииле, спросил чистосердечно:
— А вы не врете, дедушка?
— Свят, свят, свят, глупая твоя голова! — отмахнулся старик. — Выплюнь дурные слова и забудь, а то господь накажет.
Дедушка распахнул шинель, сухонькими пальцами вытянул из-за пазухи листик бумаги. Бородка его торчала, острые глаза бегали: то подмаргивали насторожившемуся Мишке, то так жгли горячими угольками Вовку, что он вдруг сполз с дедовой шинели и, съежившись, сел на мокрую землю.
— Вот оно, божественное послание! (Бог писал, как заметил Вовка, жидкими фиолетовыми чернилами и странными закорючками.) Здесь все сказано: кайтесь, люди… В покорности, в молитвах очищайтесь от своих грехов, ибо дьявол натравливает темных, яко собак…
— Так вам, дедушка, с этой бумагой к немцам надо, — посоветовал Вовка. — Что они здесь натворили!.. Хуже псов.
— Бог всевидящ, всемогущ, и не нам, слепым, учить его…
— Почему же он пустил фашистов на нашу землю?
— Бог не смотрит, кто откуда; бог всякого карает за содеянное зло.
— А поглядите на Мишку. Ну чем он виноват? Мать его с голоду умерла, оставила двух сирот — его да Сеньку. Пошли хлопцы в степь и на мину напоролись. Сеньку сразу… на куски. А он, видите, оглох…
— Гм… Глухой говоришь?
— Глухой.
Дед вчетверо сложил потертое божественное послание, запихнул его под расстегнутую рубашку. Взял посох. Глаза его были уже не здесь, а где-то там, за Ингулом.
— Вы оба глухие. А еще и язык вам бог отнимет, чтоб не хулили святого отца.
Вовка не слушал деда, он упрямо твердил свое:
— Возьмите, к примеру, мою бабушку и сестричку Галю. Фашисты их в хате заперли — и огонь под стреху…
Дед пристукнул посохом:
— Что ты, сопляк, заладил, фашисты да фашисты. Это слуги дьявола, и кипеть им в смоле огненной!
— Так почему же бог не отнял у них руки, когда они село жгли! Что он, за фашистов, ваш бог?
— Ты не ропщи!.. Не смей роптать на господа! О душе своей пекись, кабы сам не кипел в аду.
— А мы, дед, уже видели пекло! Не пугайте.
— Тьфу! — не выдержал дед, встал, запахнулся, подвязал шинель веревкой и сказал: — Черная твоя душа и на глазах бельмо. Не будет прощения тебе ни на земле, ни на небе…
И дед сердито зашлепал лаптями. Он шел к Ингулу не оглядываясь. И Вовке вдруг показалось: сидит новоявленный Гавриил в их землянке, мать перебирает гнилую свеклу, как тяжелые мысли свои, а этот спаситель бередит ее душу змеями, волками и прочей нечистью.
— Эй, дед! — крикнул вдогонку Вовка. — Лучше не ходите в село. У нас председатель — фронтовик, снарядом его контузило. Вы ему письмо, а он — костылем… Ему-то что: трахнет разок — и ноги протянете. (Вовка соврал о председателе — не было еще в селе ни колхоза, ни правления.)
— Бог вступится!
Въедливый старикан упрямо шел вперед, не сворачивая с дороги.
Вовка поднял руку, нацелился пальцем в заячью шапку.
— Бах! — выстрелил губами. Но Гавриил не падал, посохом измерял дорогу к селу.
— Он ругался, да? — испуганно спросил Цыганчук. — Серди-и-тый…
— Хлеба просил, — пробормотал нехотя Вовка (а что ты ему скажешь?). — Нашел у кого просить!..
— Ма-а-а!.. Я за сухим кураем сбегаю…
Алешка Яценко, Вовкин дружок и одногодок, трется возле покосившегося крольчатника, который напоминает избушку на курьих ножках. Коробка его сбита из гнилых досок. Вместо крыши — куски фанеры, жести, черепицы. Алешка слышит, как стучит крольчиха лапой. Наверное, своих детенышей усмиряет.