— Нет, — ответил инженер быстро.
— А если нет, то почему? — не удержался Коська.
Старуха постучала карандашом.
— Так, — продолжал Таранков. — Значит, зеленому змию не подвержен?
— Ну, не то чтобы принципиально… — поправился инженер. — Печень, понимаете ли…
— Нехорошо.
Затуловский уставился на него озадаченно.
— Сам посуди: праздник трудящихся. Красный Октябрь. Кругом ликование. А ты чай пьешь? А? Нехорошо.
— Ну, в особых случаях, конечно. — Затуловский оживился. — Чарку «Зубровочки», «Абрау-Дюрсо».
Он игриво хихикнул, но Таранков спросил внезапно:
— У Русакова гулял?
Инженер торопливо ответил: «Нет» — и поперхнулся.
Комиссия выжидательно молчала.
— А в Заречной роще? — подсказал Таранков.
— Ах да!.. В Заречной роще… Праздновали день ангела… то есть рождения… Слегка…
Славик услышал тихий стон и оглянулся.
Неподалеку стояла Соня. Глаза ее лихорадочно горели. Позабыв, что ее не слышно, она подсказывала отцу. Она была как в горячке и твердила что-то непрерывное, словно молитву.
— А ты не можешь разъяснить, Затуловский, что это за живые картины? — спросила старуха.
— Ну, это так… — Затуловский совсем смешался. — Выпили… шутили… Вспоминали исторические факты… Становились в позы.
— В какие позы? — полюбопытствовал Таранков.
— Я уж не помню.
— Ну вот. А говорил, не пью. Печень. Неужели так назюзюкался, что не помнишь, как сошествие святого духа представлял?
— Это не я! Это Лия Акимовна! Стояла на коленях… А святой дух был… — Затуловский смешался. Святым духом был член комиссии, бывший партизан, начальник дистанции Павел Захарович Поляков.
Павел Захарович надулся, и лицо его стало синеть. Чем больше он сердился, тем больше синел почему-то.
— Святой дух был не я… — сказал Затуловский. — Я с Лией Акимовной изображал Нерона и тень его убитой матери. Я был Нерон.
— Кто? — удивился Таранков.
— Нерон. Римский император.
— Разувался? — спросил Таранков.
— Разувался, — признался Затуловский сокрушенно.
— В скатерть заворачивался?
— Заворачивался.
— По-немецки декламировал?
— По-латыни. Из Вергилия.
— А кто написал Эрфуртскую программу? — выскочил с вопросом паренек при значке.
— Оставьте, Шуриков! — Заведующий школой брезгливо перелистывал дело. — Какая уж там программа. Вы, гражданин Затуловский, пишете, что в семнадцатом году выехали из Петрограда. Разрешите узнать, по какой причине?
— Видите ли, я уже отмечал…
— Еще разочек отметьте.
— Врачи обнаружили у меня очажок. Посоветовали выехать на кумыс. Вот у меня врачебное заключение. — Он снова стал теребить тесемки.
— Не врачи вас запугали, а рабоче-крестьянская революция, — перешел на «вы» Таранков. — От революции бежали, батенька мой!
— «Белая армия, черный барон», — добавил со свойственным ему остроумием Коська.
Таракан не переносил долго находиться в одном помещении с родителями и решил уходить. Славик и Митька вышли за ним. Только любопытный Коська остался в зале.
— Как думаешь, Таракан, Нерона вычистят? — спросил Митя.
— А сам не петришь? — Таракан поджал губы. — Императора представлял.
— Да еще разувался, — добавил Митя.
Не успели они дойти до угла, как раздался истошный крик Коськи:
— Огурец! Чеши быстрей! Твоего пахана чистят! Славик вернулся. У круглого столика стоял папа.
Славик с изумлением узнал, что папа родился в 1890 году, еще в прошлом веке. Родился он, как оказалось, в деревне Тверской губернии. Было их пятеро братьев. Отец их, дедушка Славика, заставлял сыновей работать хуже батраков, наравне со скотиной. Наживал богатство. Двое надорвались — померли. Остальные один за другим сбежали кто куда от отцовской каторги. Вот так дедушка! А дома, в семейном альбоме, зачем-то держат его карточку. Младший, Иван, был любимцем кроткой, покорной матушки. Но и он не мог переносить, как отец ласкает матушку рогачом, — ушел пешком в Петербург. Брат, артельщик на железной дороге, приютил его, помог поступить в путейский институт императора Александра Первого. Жил тогда папа впроголодь, украдкой ловил в Летнем саду голубей, чтобы прокормиться, подрабатывал уроками. Еще не закончив института, женился, и Славик с изумлением услышал, что родители не позволяли маме выходить замуж за папу, и мама убежала с ним без благословения, и был большой скандал… Славик не имел понятия ни о мамином побеге, ни о том, что у мамы, кроме настоящей, была еще и девичья фамилия — какая-то дурацкая фамилия, вроде Кронштейн. Папа увез маму в экспедицию в Голодную степь, а в войну его забрали на фронт, и мама осталась одна на пороге Европы и Азии, беременная и проклятая родителями. Хотя папа работал по осушению окопов и на погонах у него были буквы «ОЗУ», что означало — отдел земельных улучшений, и хотя настоящие офицеры дразнили его «зем-гусаром», он попал в плен, а после революции явился в Москву на восстановление мостов, на Ташкентскую железную дорогу. Потом работал в должности начальника участка службы пути, получил повышение, и дальше ничего интересного не было.
Не успел Иван Васильевич закончить, Таранков спросил:
— А откуда взялось письмо в колонке?
— Не знаю, — ответив Иван Васильевич.
— Может, супруга спрятала?
— Да вы что!
— Она по-французскому знает?
— Немного.
— Ну вот.
— Что вот?
— А то, что в письме — французские слова.
И Таранков пристукнул кулаком по столу.
— А вы думаете, она бы не сожгла на свечке такой опасный документ? — попробовал возразить заведующий школой. — Дамы в таких делах очень осторожны.
К Ивану Васильевичу комиссия относилась доброжелательно, несмотря на то, что он был инженер.
— Как это тебя, Иван Васильевич, угораздило на баронессе жениться? — спросила председательша, затянувшись папиросой.
— А я не знал, что она баронесса.
— Это другое дело. Знал бы, конечно, не женился?
— Нет. Все равно бы женился.
— Вон ты какой разбойник!
— А гости не могли подсунуть? — спросил Таранков.
— Чего подсунуть? — не понял Иван Васильевич.
— Письмо. В колонку.
— Какие гости? Да что вы, в самом деле…
— А ты вспомни. Вы все праздники справляете. И Первый май и пасху. Кто да кто к тебе ходит?
— Многие ходят… Не понимаю, что вы хотите? Чтобы я гостям давал анкету заполнять? При чем тут эта бумажка и… и гости.
— Ты, Иван Васильевич, с высшим образованием, а будто с луны свалился, — попрекнула председательша. — Что надо, чтобы тебя скинуть? В первую очередь — подмочить репутацию. Вот я беру это письмо, подбрасываю в колонку и жду, когда будет чистка.
— Осторожней надо выбирать приятелей, Иван Васильевич, — добавил заведующий.
Чем больше Славик слушал, тем сильней ныла его душа. Если бы он вовремя сжег эту несчастную бумажку, отца давно бы отпустили.
Славик тихонько спросил, что будет, если он выйдет и скажет, откуда взялось письмо. Митька ахнул и выволок его на крыльцо. И там они оба, вдвоем с Коськой, принялись стыдить Славика и запугивать, что его посадят в исправдом за ограбление со взломом.
Коське вообще было непонятно, зачем выгораживать Ивана Васильевича. Разве это отец: ездит на извозчиках, шамает в ресторанах котлеты, кидает червонцы направо и налево, и лиловый негр ему подает пальто. А единственному сыну штаны не может справить — заставляет бегать в трусах и зимой и летом. И мать по национальности — баронесса. Чем жить с такими родителями, лучше удавиться. Давно пора его вычистить из советского аппарата к чертовой матери — и пламенный привет!