Стивен Эриксон
Три повести о Бочелене и Корбале Броче
(The First Collected Tales of Bauchelain and Korbal Broach). Перевод: Карбарн Киницик
Следом кровь
Колокола раздирали Скорбный Град Молль, гремя в переплетениях узких аллей, потрясая любителей встать до зари, что уже поторопились разложить товары на лотках рыночной площади. Колокола бряцали и звоны, сталкиваясь над загрязненными мостовыми, летели дальше - в гавань, над неспокойными серыми волнами залива. Хриплое железо, колокола звучали голосами истерии.
Ужасный нескончаемый звук отзывался в глубинах крытых сланцем могильников, что перегораживают улицы и заполняют переулки в любом квартале Молля. Могильники старше самого Скорбного Града, каждый давно изрыт и перекопан в бесплодных поисках сокровищ, каждый остался торчать подобно язве, бубону некоей древней чумы. Звоны пролетали над россыпями ломаных костей в долбленых гробах, среди гнилых мехов и каменных орудий и оружия, бивней и жемчугов и драгоценных безделушек, над сгорбленными останками гончих псов, а иногда и коней - головы отрублены и помещены в колени хозяину, дыра от копейного удара зияет между левым глазом и ухом. Колокола рождали эхо меж мертвецов, беспокоя тени в столетнем сне.
Некоторые из жутких теней восставали на зов, во тьме предрассветной просачивались сквозь сланец и землю, черепки, чуя присутствие... кого-то, чего-то. Скоро они вернутся в мрачные обиталища - и для тех, кто их видел, кто немного знает сущность теней, этот уход больше похож на бегство.
В Храмовом Круге, пока солнце взбирается выше и выше, блестят водоемы и забитые монетами каменные чаши; серебро и злато показывается меж залежами медяков. Толпы уже собрались у высоких стен святилищ Бёрн - ощутив утешение и безопасность в надежном свете дня - дабы восславить пролетевшую мимо смерть и возблагодарить Спящую Богиню за то, что еще спит. Слуга за слугой показывается из боковой двери храма Худа, ибо богачи вечно желают подкупить Повелителя Смерти, чтобы проснуться очередным утром, расслабляясь духом в мягких постелях.
А вот для служителей Королевы Снов прошедшая ночь стала поводом скорбно отметить, грохоча железом, проявление изрытого шрамами, полуночного лика цивилизации. Ибо лик имеет имя, имя же ему - Убийство. Потому колокола звенят и звенят, саван гнусного звука опускается на гавань Молля, звук суров и холоден, и никто его не избежит...
...а тем временем в переулке за скромным особняком на проспекте Малых Торгов гадатель по Колоде Драконов шумно избавляется от завтрака (гранаты, хлеб, сливы и водянистое вино) в окружении собак, терпеливо дожидающихся дармового угощения.
Дверь хлопнула за спиной Эмансипора Риза, хлипкий засов задрожал, падая и растягивая изношенную ременную петлю. Мужчина вгляделся в узкий затхлый коридор. Находившаяся справа от него, на высоте пояса, ниша в стене светилась одинокой сальной свечкой, показывая пятна сырости, треснувшую штукатурку и крошечный, заваленный пожухлыми цветочными головками каменный алтарь Сестры Солиэли. На дальней стене в шести шагах, там, где проходы налево и направо, висел широкий меч черного железа - крестовидный эфес, бронзовый шар на рукояти, внутри покрытых медной ярью ножен почти наверняка сплошная корка ржавчины. Худое, сожженное солнцем лицо Эмансипора обмякло, устремленные на оружие юности глаза стали суровыми. Он отчетливо ощутил груз всех своих шести или уже семи десятков лет.
Жена притихла на кухне; она еще не успела прогреть сырой песок, чтобы отчистить горшок с остатками утренней овсянки и тарелки, ожидавшие очереди на деревянном подносе. Мысленно он уже ее видел, неподвижную и тяжелую, слышал резкие, неглубокие, невероятно раздражающие вздохи.
- Ты, Манси?
Он медлил. Можно бы прямо сейчас - назад, на улицы - он знает звук глубин, знает узлы... все виды узлов. Он мог бы встать на пляшущую палубу. Мог бы бросить жалкий недогород, бросить ее и визгливых сопливых выродков, которых они наплодили. Мог бы... сбежать. Эмансипор вздохнул. - Да, милая.
Голос прозвучал резче. - Разве ты не на работе?
Он глубоко вдохнул. - Нынче я... - Он помедлил, но закончил громко и отчетливо: - ...без работы.
- Чего сказал?
- Без работы.
- Уволили? Тебя уволили? Ах ты бездарный, тупой...
- Колокола! - сорвался он. - Колокола! Ты не слышишь колоколов?
На кухне тишина. Потом: - Помилуйте Сестры! Идиот! Почему не ищешь работу? Возьми новую работу - если думал, что сможешь тут околачиваться, глядя, как детишек выгоняют из школы...
Эмансипор вздохнул. Милая Сабли всегда практична. - Я уже стараюсь, дорогая.
- Так приди с работой. С хорошей работой. Будущее наших детей...
Он захлопнул за спиной дверь и уставился на улицу. Колокола не умолкали. Воздух стал горячим, пахло свежими помоями, гнилой рыбой, человеческим и скотским потом. Сабли почти продала душу за старый, дряхлый дом, что сейчас за его спиной. Точнее, за округу. Насколько он мог судить, воняло тут так же, как в любом районе, где они прежде жили. Разве что гниющие в канавах овощи стали разнообразнее. "Положение, Манси, - без конца твердила ему Сабли. - Все дело в положении".
Напротив ткач Стурж слонялся у витрины своей лавки, открывая и снова захлопывая ставни и бросая в его сторону лукавые понимающие взгляды над горбатым курганом, перегородившим улочку между домами. Бездельник - пердун все слышал. Но не важно. Теперь Сабли закончит с горшком и тарелками в рекордное время. А потом вылетит наружу, шамкая деснами и выпучив глаза, выуживая из мелких вод сочувствие и так далее.
Вполне верно: ему придется найти новую работу до заката, или все уважение, выстраданное за шесть месяцев, исчезнет быстрее пламени свечки во время урагана. Вернется мрачный ярлык - Манси Неудачник - и призрак прошлого начнет тенью ходить за ним, а соседи вроде ткача Стуржа станут делать суеверные жесты, встречаясь на дороге.
Новая работа. Только это имеет отныне значение. Плевать, что какой-то безумец терзает город каждую ночь со смены сезонов, что каждое утро на улицах находят изуродованные трупы - граждан Скорбного Молля с пустыми глазами (если остаются глаза) и гримасами предсмертного ужаса... а их тела... все недостающие члены... Эмансипор содрогнулся. Плевать, что мастеру Бальтро больше не надобен кучер - разве что для перевозки команды сутулых похоронщиков с набеленными лицами, для последнего пути к гробнице предков. Так закончится весь его род.
Эмансипор одернул себя. Если бы не гнусная прелюдия, он почти завидовал бы последнему путешествию купца. По крайней мере будет тихо - он не о Сабли, конечно, о колоколах. Проклятых, неумолчных, визгливых, тошнотворных колоколах...
- Найди монаха на конце веревки и сверни ему шею.
Капрал заморгал на сержанта, неловко зашевелился под весом устрашающей синеватой кольчуги (воротник отделан бронзой) и высокого конического шлема с "хвостом омара" на шее, и толстых кожаных наплечников. Гульд нахмурился. В таких доспехах парень побагровел и похоже, варится в собственном поту. Впрочем, на горожан ему не удается произвести особого впечатления, ведь короткий меч в ножнах на всякий случай залит воском. Не дай Худ... Гульд отвернулся. - Спеши, сынок.
Послушав затихающие за спиной шаги, мрачно оглядел отряд, окруживший тело и яму старого могильника, в которую бросили тело. Стража отгоняла зевак и бродячих псов, пинала голубей и чаек, всячески оберегая покойника. Пусть лежит смирно под куском плетня, который кто-то из милосердия положил сверху.
Тут он увидел посеревшего лицом гадателя, что вышел с другой улицы. Королевский маг не был привычен ходить пешком, однако совсем уже не белая ниже колен ткань панталон доказывала, что мужчине сегодня пришлось весьма близко познакомиться с грязными, сальными мостовыми.
Гульд не питал уважения к изнеженным магам. Слишком далеки они от людских забот, погружены в книги и наивны, как будто остаются детьми. Офану за шестьдесят, а лицо как у сосунка. Алхимия поработала, ясное дело. Причем лишь ради тщеславия.
- Стуль Офан, - позвал Гульд, встречая взор водянистых глаз. - Вы закончили чтение, верно?
Вопрос с очевидным ответом - такие Гульд любит больше всего.
Полный маг подошел ближе.
- Да, - сказал он густым голосом и облизал губы. Холодное это искусство - читать Колоду сразу после убийства.
- И?
- Не демон, не секуль, не жорлиг. Человек.
Сержант Гульд скривился, поправляя шлем - шерстяная изнанка начала натирать лоб. - Это мы знали. Это скажет любой уличный гадатель. За это король выделил вам целую башню в цитадели?
Лицо Стуля Офана потемнело. - Приказ короля меня сюда и привел, - буркнул он. - Я придворный маг. Мои гадания более... - он чуть запнулся, - более официозны по природе. Грубые, кровавые убийства не моя специальность, не так ли?
Гримаса Гульда стала еще мрачнее. - Вы гадаете по Колоде ради цифр? Вот так новость, магус.
- Не глупите. Я имею в виду, мое волшебство относится к административной теме. Дела государственные и так далее. - Стуль Офан огляделся; круглые плечи обвисли, тело охватила дрожь, едва он различил закрытый труп. - Это... это мерзейшее колдовство, работа безумца...
- Погодите, - вмешался Гульд. - Убийца - колдун?
Стуль кивнул. Губы его дергались. - Могущественный в искусствах некромантии, да, умело заметающий следы. Даже крысы ничего не видели - по крайней мере, в мозгах ничего не осталось...
Крысы. Чтение их умов стало в Молле искусством; жадные до золота ведуны обучали гнусных тварей и посылали под улицы, в старые могильники - шнырять меж костей мертвецов столь давних, что даже история города забыла их имена. Это соображение почему-то утешило Гульда. Есть еще правда в мире, если магам трудно совладать с крысами. И слава Худу за крысоловов, бесстрашных ублюдков, что готовы плюнуть ведуну под ноги, даже если во рту последняя вода на Земле.