Дела случались грубые, да, но Сатер и остальных не отличишь теперь от прочих "соленых ушей". Хотя ни один из них не был моряком. Ни Сатер, служившая капитаном в Дворцовой Гвардии Толля - ну, до Певунской Ночи. Ни Хек, ни Птича и Дых, той ужасной ночью стоявшие на страже около юго-восточной башни города. Пятого в пестрой компании, Ловкача Друтера, они подобрали на пристани только потому, что он кое-что знал о парусах и у него была лодка, на которой они смогли оторваться от побережья Стратема. И он оказался достаточно ловок с тесаком, так что похищение "Солнечного Локона" стало куда более легкой задачей, чем можно было ожидать.
Ловкач Друтер. Имя заставляло Хека морщиться, глядя в пустую миску. - Ответственность, - пробурчал он.
Птича Крап кивнула: - Слово капитана, да. Вот отчего нас затягивает вниз, Хек. Медленно, как в часовые шестерни. Интересно, - подумала она вслух, - дхенраби проголодались?
Хек покачал головой. - Говорят, они не едят в сезон гона. Потому все акулы и держатся вблизи, вместо того чтобы улепетывать так быстро, словно пытаются взлететь над волнами. Самцы станут драться дальше, на Красной Дороге, а акулы разжиреют. Так говорят.
Птича Крап почесала короткие волосы и скосила больной глаз, как всегда, если в голову ей заходила неприятная мысль. - Море на редкость ненавистное. Мы тут словно в заправской тюрьме, и день ото дня вид не меняется. Еще эти жуткие звуки... - Она содрогнулась и сотворила левой рукой знак Певунов. - Удивляться ли, что у нас кошмары?
Хек подался к ней: - Птича, лучше не показывать этого знака.
- Ох, прости.
- Есть шанс, - сказал Хек примирительно, ведь он любил Птичу всем сердцем, - что здесь никто не слышал о Певунах. Но лучше поберечься. Никому из нас не хочется... ответственности.
- Тут ты прав, Хек.
- К тому же я нашел отличное средство против кошмаров. Переписался в ночную вахту.
- Ты? - Глаз ее скосило еще сильнее.
- А что плохого? - удивился Хек. - Разве нет смысла? Спи днем, и ночные кошмары станут слабее.
- Готова поспорить, Хек - те, с кем ты сторговался, сейчас пляшут на палубе. Нужно было сперва ко мне подойти, я бы вбила тебе в голову маленько разума. Ночная вахта, Хек, значит, что мы может лицом к лицу встретиться с ужасами, что живут в воде снаружи.
Хек Урс побелел и сделал знак Певунов. - Боги подлые! Может, я смогу сдать назад...
Птича фыркнула.
Опустив плечи, Хек уставился в миску.
В тот же миг третий стратемский дезертир, Дых Губб, ворвался в узкий камбуз - глаза дикие и такие большие, что белки видны со всех сторон, одна рука прижата к уху, из-под нее течет кровь. Белесые тонкие волосы развеваются аурой безумства.
Он некоторое время пялился на Хека и Птичу, молча шевеля ртом. Затем полились слова: - КОГДА Я ДРЫХ! КТО-ТО ОТРЕЗАЛ УХО!
Явление паникующего матроса выбило сидевшего неподалеку Эмансипора Риза, Манси Неудачника, из раздумий о бесчисленных опасностях. Разумеется, матрос не врал: когда остальным удалось оторвать руку Дыха от головы, уха на месте не оказалось. Ловко отрезано, осталась съежившаяся кожица и красный след. Почему мужчина спал во время процедуры, было настоящей тайной.
Наверное, напился запрещенного на судне алкоголя и стал жертвой мести кого-то из кубрика, заключил Эмансипор и вернул все внимание своей миске. "Кок - поэт", сказал кто-то из морячков, прежде чем алчно сожрать наваленную в миску массу. Безумие. Он ходил на многих судах и пережил легион поваров, но этот оказался самым худшим изо всех. Да уж, почти несъедобно - совсем было бы несъедобным, если бы не изрядная порция дурханга, смешанная в трубке с обычным ржавым листом. Дурханг придает жадный аппетит, способный преодолеть даже жуткие испарения зловонного месива. Без него Эмансипор был бы уже "чесоточные кости", как говаривала женушка, Сабли, когда у одного из детей обнаруживались глисты и требовалось что-то провозгласить (но говорила она это с отзвуком зависти, если учесть собственную комплекцию). "Чесоточные кости, ради святых курганов!"
А ведь он уже мог ее потерять. Как и недоносков сомнительного происхождения. Однако эмоции казались отделенными, словно остались в гавани Скорбного Молля. Всего лишь мутное пятно на горизонте, да... давай-ка набьем еще дурханга в трубочку.
Подслушивание матросских разговоров - до явления одноухого компаньона, вызвавшего бурю потрясения, тревог и нервозных спекуляций - оставило в Эмансипоре смутное ощущение, что с этой троицей действительно что-то не так. Пусть остальная команда придерживается твердого как алмаз убеждения, что моряки эти знают о кораблях меньше, чем кроты о древесных кронах, а сама капитан еще меньше, и если бы не старпом, они давно бы уже сели на мель или оказались прямо в огромной пасти дхенраби. Нет, тут еще что-то... и сумей Эмансипор очистить мысли от густой паутины, ну... сообразил бы идейку-другую.
Но жадный аппетит манил, постепенно преображая миску блевотины чахоточного козла в истинный кулинарный шедевр, и вскоре он уже запихивал жуткую стряпню в глотку.
Миска задрожала, и слуга отпрянул, удивленно поняв, что обед куда-то исчез. Ах, это он сам облизывает пальцы, сует кончики усов в рот, чтобы высосать последние комки, и пробует нижнюю губу концом все еще голодного языка. Риз испуганно огляделся: не стал ли кто свидетелем неистового, животного поведения. Но трое моряков пропали - очень быстро, вспомнил он, пошли к судовому медику. Эсансипор остался один.
Вздохнув, он встал со скамьи, подобрал деревянную миску и, швырнув в лохань с соленой водой, побрел на палубу.
Корзину с едой поднимали в "воронье гнездо" главной мачты, и Эмансипор поглядел, щурясь от яркого света. Все говорят, она красивенькая. То есть дочка. Но, наверное, немая - отсюда и безумные вопли, то и дело посылаемые вниз. Сама Бена Старшая - буревая ведьма, она ни разу не спускалась от самого Молля, не показывала сморщенного лица - и спасибо за то самой Жизни.
Ну, как ни щурься, там ничего не различишь.
Улыбаясь, он пошел на корму. Легко улыбаться в эти дни, не правда ли? Брюхо приятно полное и почти спокойное. Ясное небо над головами, сносный ветер гладит умеренную зыбь. Сабли далеко, недоноски с глистами, что лезут из каждой дырки, тоже далеко. И Сабли далеко, это главное. Убиенные наниматели и безумные убийцы и... ох, кое-кто не так далеко, как хотелось бы любому разумному человеку.
Стоит помнить, да уж. Он обнаружил, что вцепился в ограждение на корме, другой рукой набивает трубочку, а непокорные глаза пытаются сфокусироваться на черной фигуре около ахтерштевня. На толстых бледных пальцах, умело трудящихся над крючком и лесой с грузилами. На круглом бледном лице - острый красный кончик языка торчит над отвислой губой - и эти мелкие глазки полуприкрыты, ресницы колеблются на ветру...
Сфокусироваться, да.
Пока Корбал Броч трудится, надевая отрезанное ухо на зазубренный железный крючок.
И кидает за борт, распуская лесу.
Гвозди заскрипели с приходом ночи, и эти скрипы были голосами мертвых. Столь многое нужно обсудить, излагая планы, проясняя дерзания... но сейчас, наконец-то, голоса зазвучали более настойчиво и возбужденно. Так давно в плену, но освобождение уже близится.
Красная дорога - Места, Где Не До Смеха - манит, и с волны на волну (грохот уверенных ударов отдается по деревянному корпусу), с волны на волну они все ближе к мрачной жиле, к потоку крови самого Маэла.
Старший Бог Морей кровоточит, как принято у всех Старших. А там, где кровь, там и сила.
Едва ночь раззявила пасть и наступила тьма, связующие "Солнечный Локон" железные гвозди, некогда покоившиеся в саркофагах курганов Скорбного Молля, завели на редкость нетерпеливый, на редкость алчный хор.
Даже мертвые, как говорится, могут петь песню свободы.
***
- Эмансипор Риз, если не возражаете, извлеките мою кольчугу. Отчистите, протравите, смажьте. Как помнится, более сложной починки не требуется. Настоящая удача, если учесть ваше нынешнее состояние.
Эмансипор стоял у самой двери каюты и моргал, глядя на хозяина.
Взгляд Бочелена был собранным. - Можете прийти в движение, мастер Риз.
- Уф... конечно, хозяин. Кольчуга, говорите. Ну, это я смогу.
- Отлично.
Эмансипор почесал затылок. - Корбал Броч ловит рыбу.
- Сейчас? Ну, похоже, есть срочная необходимость в акульем хряще.
- Что, колено болит?
- Простите?
- Буревые ведьмы им пользуются.
- А. Полагаю, в случае Корбала Броча идет речь о неких экспериментальных исследованиях.
- О...
- Мастер Риз.
- Хозяин?
- Кольчуга... Нет, момент. - Бочелен встал с края койки. - Полагаю, мы пришли к подобию кризиса в наших взаимоотношениях, мастер Риз.
- Сир? Вы меня увольняете?
- Надеюсь, до этого не дойдет, - сказал высокий бледнокожий мужчина, поправляя кружева плаща и поглаживая бороду. - Но увы, путешествие выказало изрядную деградацию вашего мастерства, Риз. Всем ведомо, что избыточное потребление дурханга вызывает эффект общего ослабления сил, хронического уныния и потери амбициозности. Короче говоря, ваши мозги начали атрофироваться. В период бодрствования вы дошли до состояния вечной онемелой тупости, тогда как в период сна лишены возможности достичь глубинных его уровней, лишаясь тем самым отдыха и оздоровления. Всё это, увы, делает вас и бесполезным и утомительным.
- Да, сир.
- Соответственно, ради вашего блага - и, что важнее, моего блага - я вынужден конфисковать запас дурханга на все время путешествия. Если потребуется, сейчас же.
- Ох, сир, это было бы плохо.