- Ладно, ладно, проклятье. Он похож на загнанного в угол краба. Но вы так и не ответили. Куда он делся?
- Ну, - Бочелен помедлил, отпивая вино, - учитывая его опыт, я полагаю... - Необъяснимая, внезапная пауза заклинателя растянулась на пять, семь, десять ударов сердца. Затем он медленно повернул голову к Эмансипору. Странный огонь пылал в обычно ледяных глазах, мелкие капли пота смочили не только лоб - нет, они повисли на бороде и подстриженных усах. - Мастер Риз. - Голос Бочелена прозвучал придушенно. - Вы вернули бутылку в сундук.
- Э... да, хозяин. Еще желаете?
Держащая бокал рука уже дрожала. Странный, дерганый шаг к слуге. Бочелен совал ему в руки меч. - Заберите его. Быстро.
- Хозяин?
- Темно-зеленая бутыль, мастер Риз? Простое стекло, продолговатая, шейка булавой.
- Да, именно она...
- В следующий раз, - задохнулся Бочелен, вспыхнув лицом: такого оттенка Эмансипор еще не видывал... нет, никогда на солидном, бледном лице хозяина... - В следующий раз, мастер Риз, любую из бутылок с черепом...
- Но, хозяин...
- Кровяное вино, мастер Риз, весьма опасный напиток - о чем предупреждает форма шейки. - Он стягивал кольчугу; казалось, у него заболел живот. - Предупреждение... о боги! Даже девица Тоблакаев улыбнулась бы! Вон отсюда, мастер Риз - вон отсюда!
Капитан Сатер смотрела в недоумении.
Эмансипор Риз побежал к двери, держа меч, и открыл ее. Едва он перешел порог, капитан Сатер попыталась сделать то же самое, но Бочелен размытым движением метнулся, хватая ее рукой за горло. - Не ты, женщина.
Скрипучий, почти животный голос трудно было узнать.
Сатер шарила в поисках меча - но Эмансипор различил треск оторванных пряжек и кожи, женщина издала слабый вскрик...
И ох, как быстро Эмансипор побежал по коридору, захлопнув за собой дверь.
В каюте стуки, грузные шаги, еще один приглушенный вопль...
Эмансипор облизнул сухие губы - да, он все понял, трудно ли? "Кровяное вино, где я это слышал? Тоблакаи, сказал хозяин. Они, великаны - варвары. Смола деревьев, да, смешанная с вином. Вроде невинно?"
Ритмичный скрип и стук. Женские вздохи, мужское пыхтение.
Эмансипор заморгал, глядя на меч. Слишком длинный двуручный эфес. Серебро и шар оникса. Отлично сбалансированный и блестящий, словно мокрый.
Отчаянные стоны донеслись из-за прочной дубовой двери.
Он вспомнил форму бутылочной шейки, поглядел на рукоять и навершие меча. "Ох. Один глоток? Всего один? Боги подлые!"
- Слышала?
Птича Крап оглянулась на Дыха Губба. - Слышала чего?
- Воду. Течет. Похоже, нас пробило!
- Нет, не пробило - пойми, у нас ноги заплетались бы, шагая по колено в воде. Язык Маэла! У нас нет пробоины, Дых, у нас нет ничего такого, так что закрой калитку!
Они говорили шепотом, понимая, что лучше быть тихими, пока Хек Урс ползет все ближе к носу, определяя, кто же так орал. Может, он как раз находит останки бедняги или, того хуже, ничего не находит, кроме пятен липкой жижи, воняющей в темноте железом...
- Слышу воду, Птича, клянусь. Поток, плеск и бульканье - боги, с ума сойду!
- Тихо, проклятый.
- Ты глянь на гвозди - эти, новые - гляди, они сочатся красным...
- Ржавая вода...
- Нет, не...
- Хватит. Смотри, Хек идет.
Это заставило Дыха Губба замолчать, он лишь сопел и часто дышал рядом. Они присели на центральный помост, проходящий вдоль киля. Они напрягали глаза, следя за качающимся в пятнадцати шагах кругом фонарного света. Смотрели за открытую дверь, черную и покоробленную.
Наконец силуэт Хека закрыл собой свет.
- Глянь! - зашипел Дых. - Он, идет!
- Смельчак, - пробормотала Птича, покачивая головой. - Нужно было за него выйти.
- Он не такой уж смелый.
Она не спеша вытянула нож и встала к нему лицом. - Что ты сказал?
Дых Губб не уловил угрозы в тоне и кивнул, показывая вперед. - Идет и оглядывается.
- А, ладно. - Она спрятала нож.
Хек, пятясь задом, закрыл дверь в носовой отсек, повернулся, поднял фонарь и поспешил к ним. - Ничего. Никого и ничего.
Дых Губб взвизгнул и ударил рукой по бинту на голове.
Хек и Птича вытаращились.
- Кто-то меня куснул!
- Куда именно куснул? - спросил Хек. - Это призрак уха, Дых Губб. Его уже нет, помнишь?
- Клянусь...
- Твое воображение, - заявила Птича. Поглядела на Хека Урса. - Так что нам теперь делать?
Кто-то шагал по трапу; они обернулись, увидев подбирающегося ближе Ловкача Друтера.
- Обыскали все, сир, - доложил старпому Хек. - Не нашли никого и никаких улик.
Ловкач присел, собирая их в кружок. - Слушайте, вся треклятая команда проснулась, глаза так и рыскают - никто работать не желает...
- Перекличку делали? - спросил Хек. - Кого не хватает?
- Брив - плетельщицы.
- Уверены?
- Так мне сказали. Коротышка с рыжими волосами и толстыми ногами...
- А Горбо там?
Ловкач кивнул.
Хек и Птича обменялись взглядами. - Уверены? - спросил Хек.
Ловкач скривился. - Да, он и доложил о пропаже Брив.
Птича Крап усмехнулась. - Лично?
- Нет, мне передали.
- Больше никто не пропал?
- Ну, толстый пассажир, тот, что всегда рыбачит.
- Ой! - Дых снова ударил по виску в повязке.
- В чем дело? - удивился Ловкач. - Что с твоей головой?
- Не слышали? - спросила Птича и пояснила: - Кто-то пришел и отрезал ему ухо - когда он спал. Можете поверить? И теперь это призрак уха.
- Ты можешь слышать призраков? - Трое беглых солдат уставились на старпома. Хек Урс отозвался: - Может, только они иногда кусаются.
- Ужас какой! - Ловкач встал и торопливо пошел назад, с каждым шагом от круга света становясь темнее.
Наверное, потому трое беглых солдат на помосте не смогли понять, что возникло позади старпома и отгрызло ему голову.
Словно клякса в мутном море, палуба "Солнечного Локона" была пятном далеко внизу под Беной Младшей и ее кудахчущей мамашей. Края размыты, лишь чернота показывает, что корабль еще есть, да еще круговороты брызгучей пены накатываются со всех сторон, светящиеся бутоны с багряной каймой расцветают в ночи.
Паруса хлопают, но "Локон" идет, не замечая ветра, плетется по красной дороге. Никого не видно у штурвала. Лишь тени, запутавшиеся в снастях и такелаже. Нет и фонаря на носу, чтобы освещать дорогу.
Около люка в трюм сгрудилась большая часть команды. Целое королевство песка высыпали, создав защитный круг для невезучих моряков - деталь, вырвавшая из раззявленного рта Бены Старшей трепещущий смех.
Сверху рьяный ветер разорвал в длинные клочья пелены серых облаков, но в разрывах показываются не новые миры, а лишь бездушная, беззвездная тьма.
Места, Где Не До Смеха посылают безжизненные знаки изменчивому, чуждому небу ночи, и Бена Младшая села, поджав колени, крепко охватив грудь руками, содрогаясь в волнах слепого, отчаянного ужаса.
А высохшая голова матери качается в ритмическом ободрении, напевая словно ворона. "Похоть и смерть - эта ночь, губительная шарада любви и потерянных сокровищ! О, утопическая обстановка подобна влажным мечтаниям философа - да, все танцоры медлят, будто свободные ноги пригвождены жуткими шипами разума! Экзальтированная музыка порождения! Неудачливый дурак, похоже, отметил нас всех - не благословить ли нам блаженного безумца и шутника, потаенного в запертом сундуке? Но нет, поистине зачаровано дитя - никем иным, как тем, кто лишился всякой связности!
Мы с тобой, любимая, мы переживем ночь. О да. Бена Старшая обещает! Безопасность от любого алчного вреда. Твоя дражайшая, любимая мама разбухнет до достойных пропорций, ибо таковы текучие эманации красной дороги, шепот обещания правой власти над всякой материей. Надежда, надежда, верно.
Не плачь, дочка. Согрейся в неослабных объятиях матери - ты защищена от мира. Защищена все сильнее. Дева по крови, дева по детскому разуму, дева, да, девичество - главная твоя сила. Сладчайший поцелуй, который выдержит, пожалуй, лишь истинно любящий твои нужды.
Ты моя на веки веков, даже нынче ночью, и я позабочусь обо всем, сколь бы жутким, отчаянным и гневным не был зов снизу!
Позволь мне сосать каждый всхлип твоих губ, дочка. Сила моя крепнет!"
Крик. Внезапно раскрытые глаза. Слабый первобытный трепет. Душа напрягается, сжимается, ожидая повторения, ибо лишь при повторении лицо рисуется в темноте неведомого, лицо поистине испуганное и пугающее, искаженное болью или - это как пожелаете - искаженное светом нечаянного восторга. Но увы, последний достигается слишком редко, ведь раскрытые истины мрачны, и появляются они одна за другой, без остановки.
Крик. Дыхание замирает, сердце не бьется. Что будет?
А теперь взрыв криков. Из трех глоток. Да, это совершенно... иное.
Грохот и топот, дикое колыхание недостаточного света где-то внизу. Башмаки на скользкой палубе, вопли нарастают, хриплые, словно нежная ткань порвана вихрем звука. Что ж, вот мгновение, когда все балансирует на острие ножа, бездна зияет, ветер несет хрупкие отзвуки забвения - неужели пришло безумие? Неужели выпущены на свободу Насилие и не выбирающая жертв Беда? Смазанные фигуры налетают одна на другую, рты распахнуты, лица под каблуками, тела валятся за борт, трещат кости, брызжет кровь, грязные пальцы в глаза... ох, сколь многое сдано судьбами заклятию безжалостного безумия.
Зычный, порождающий эхо рык - вот все, что нужно. Глас командира, возвращающий души от края.
Если бы он оказался там, в ставшей стадом команде, силой и железной хваткой задержав миг спасения!
Но ужас плыл в знойных течениях ночи, сочился в плоть и разум - и вот, вслед ужасным воплям снизу, расцвел хаос.