Жизнь, как с полным основанием мог бы сказать Бочелен - родись у него мысль высказать комментарии - всегда склонна к глупости и логическому ее следствию, жестокому самоуничтожению.
Но, разумеется, он был слишком занят в каюте, изливая бесконечный поток семени в почти потерявшую сознание и не способную сопротивляться капитана Сатер. Это, как все прекрасно знают, есть вершина мужской доблести, славы и возвышения.
В свете дико качающегося фонаря безголовое тело Ловкача Друтера продолжало сучить ногами, кровь хлестала из рваного кошмара шеи. Руки метались и сжимались, словно у обезумевшей марионетки. Птича Крап, Дых Губб и Хек Урс, одновременно содрогнувшись, ринулись на нос - не на нос Ловкача, ибо таковой пропал вместе с головой, а в переднюю часть корабля - но в процессе ноги их поскользнулись, и все трое с визгом свалились в заплесневелый трюм, забарахтавшись там (Хек все еще держал фонарь) во внезапно промокших одеждах, воняющих мочой и - в случае Дыха - кое-чем еще более гнусным.
Ищи убийца их души, жатва практически не потребовала бы усилий. Но никто не спустился вслед, и кроме тройных воплей и стука башмаков Ловкача - а затем, следует добавить, панического топота с палубы - не слышно было ни скрипа, ни шелеста, ни лязга клыков, ни шипения оскаленной пасти.
Однако ужас крепко держал бывших солдат за глотки - особенно когда Ловкач Друтер сел, а затем, изогнув руки и ноги, неловко встал. Кровь залила торс сзади и спереди; в уме Хека пронеслась сопровождаемая отвращением мысль, что этому типу лучше было бы воспользоваться полотенцем. Ловкач вытянул руки и сделал шаг к ним.
Шаг заставил его упасть с помоста, и вопящее трио удвоило усилия, когда безголовый старпом плюхнулся сверху.
Пальцы схватили что смогли, Дых взвыл, потеряв второе ухо - казалось бы, благословенная симметрия, но нет, ужасные звуки, чавканье и хруст, вонзились в мозг, споря с нескончаемым плеском воды.
Беспорядочно молотя руками, он отполз от тянущегося трупа и упал лицом в желоб, обнаружив, что рот внезапно заполнился маслянистой шерстью. Завизжал, инстинктивно сжав зубы и задыхаясь. Жалобный писк крысы оборвался на слишком высокой ноте, как будто были пронзены воздушные пузыри - и поток весьма мерзких жидкостей заполнил рот Дыха Губба.
Желудок взбунтовался с поразительным эффектом, отбросив изуродованную крысу на добрую сажень, на помост, где она и упокоилась кверху брюшком, поджав лапки; мокрый от крови язычок свисал из распахнутой пасти.
Тем временем Хека Урса душил безголовый старпом - похоже, он хотел себе голову, и подошла бы любая. В результате Хек забыл, как опасно пользоваться фонарем, превратив его в оружие. Да, инстинкты его подвели: такое оружие было бы эффективно лишь при ударе по затылку врага. Затылка же на месте не было. Жесткая горячая бронза заполненного маслом фонаря врезалась Урсу в лицо, воспламенив бороду и сломав нос. Ослепнув, он отбросил фонарь, разливая полотнища огня.
Длинное полотнище угодило Птиче между ног, потому что она в этот момент сидела. Едва жар опалил нежные части, женщина задергала ногами, продвигаясь назад, и скользнула по мертвой крысе. Голова встретилась с носовой переборкой корабля, издав солидный треск. Глаза закатились, Птича потеряла сознание.
Кровь загасила тлеющую бороду. Хек обеими руками - один за одним - ломал ухватившие горло пальцы. Ловкач Друтер издал серию анальных звуков, означавших, скорее всего, боль. Наконец Хек Урс смог высвободиться и вспрыгнул старпому на спину, молотя руками с напрасной энергией.
Показался Дых Губб - безухая голова ужасна в мерцающем свете пожара, рвота течет по подбородку, мешаясь с кровью изо рта. Выпученные глаза заметили Хека...
- УБЕЙ ЕГО! УБЕЙ! УБЕЙ!
- Я стараюсь, проклятый дурак! - взвыл Хек. - Дай меч! Гвоздь! Дай веревку, чтоб тебя!
Дых Губб побрел прочь. - Ищи сам! Я тут не останусь - ни за что - и никогда больше сюда не приду!
Хек с руганью потянулся за ножом. Не отпуская сопротивляющееся тело Ловкача, изогнулся и полоснул старпома под колени - раз, другой. - Теперь попробуй походи! - прорычал он и захихикал, спрыгивая на помост, сбивая оставшиеся языки пламени. Подался к Птиче Крап.
- Проснись, любимая! Уходим отсюда... проснись!
Третья увесистая оплеуха заставила затрепетать веки, затем глаза ее открылись, смотря без всякого понимания.
Но Хек не мог ждать. Он пытался поставить Птичу на ноги. - Идем, сладкая. Тут демон или еще что... Дых уже сбежал, ублюдок - идем, пора.
Она тупо смотрела на него. - Судно в огне. Нехорошо.
- Пошлем сюда команду, каждого проклятого. Пусть работают.
- Хорошо. Да. Нехорошо, если все загорится.
- Да, дорогая, нехорошо. Вот, шагай...
Когда Хек Урс утащил бормочущую Птичу по крутому трапу на палубу, безголовый труп Ловкача Друтера оказался - более или менее - предоставлен сам себе. Он попытался встать но, увы, ноги отказались работать. Бесполезный старпом сел на помост, опустив руки на бедра; ладони бессильно болтались.
Искра жизни способна пролетать неизмеримые расстояния, вспыхивать в местах самых неожиданных, способна пробираться по мышцам и нервам, словно белка с оборванным хвостом. Иногда, когда сама жизнь убежала, искра остается. На недолгое время.
Сев, Ловкач прекратил всякие шевеления, и легкая дрожь в плечах скоро затихла. Даже кровь переставала течь из ран, последние капли были особенно густыми и вязкими.
И никакого признака злобного убийцы.
Языки пламени, с вполне предсказуемой алчностью пробиравшиеся по смоленому трюму, внезапно замерцали и потухли.
Раздались тихие шаги, вниз со стороны носа. Широкоплечая, почти нелепо массивная фигура в длинной черненой кольчуге скользила в сумраке. Тускло-серая рука с толстыми пальцами протянулась к раздавленному тельцу крысы.
Тихий всхлип вырвался из пухлых губ Корбала Броча.
Последняя крыса "Солнечного Локона". Его излюбленная, хотя и временная служка. Свидетельница чудовища, убившего старпома с весьма эффективным рвением. Да, разумеется, голова жертвы отсутствует. Идеальная осмысленность, все верно.
Корбал Броч помедлил, склонил голову к плечу, выставляя надежно сидящее на месте ухо.
Кажется, паника наверху уменьшилась. Может быть, команда покинула судно и ох, как это было бы печально. Разумеется, капитан с Бочеленом не допустили бы подобного. Разве не знает Бочелен, как почитает Корбал мириад этих жалких, не особенно здравых жизней? Ему обещана жатва, да, едва они станут бесполезными. Обещана.
Что же, Корбал Броч мог бы преследовать их, если они действительно сбежали...
Хриплое хихиканье из темноты - откуда-то издалека, с кормы.
Корбал Броч нахмурился. - Грубо, - сказал он, - эдаким образом прерывать мои чудные мысли. Очень грубо.
Хихиканье стало сплошным хрипом, приплыл голос: - Ты.
- Я, - ответил Корбал Броч.
- Нет, не может быть.
- Но есть.
- Ты должен умереть.
- Так и будет. Однажды.
- Скоро.
- Нет.
- Я тебя убью. Сожру твою круглую голову. Вкушу горькую сладость круглых щек. Буду лакать из лужи крови.
- Нет.
- Подойди ближе.
- Это я могу, - отозвался Корбал Броч, выпрямляясь и шагая к корме. Миновал зернистый прямоугольник менее выраженной тьмы, то есть незапертый люк. В скрытой кольчугой руке был короткий топор в форме полумесяца и, казалось, он источает маслянистую грязь. Потеет самым зловещим образом.
- Этим мне не повредишь.
- Да, боли не будет. Но я не желаю тебе повредить. - И Корбал зашелся смехом. - Я тебя порублю на куски. Без боли. Хочу взять некие части.
- Дерзкий смертный. Мы воистину испытаем друг друга... но не прямо сейчас.
Корбал Броч замер. Демон, понял он, ушел. В разочаровании он засунул рукоять топора за пояс. Принюхался. Попробовал тьму на вкус. Вслушался в хлюпанье и журчание воды под килем. И, почесав зад, повернулся, ступив на трап.
До верха он не добрался. Впрочем, и не собирался.
При звуках хаотических беспорядков на центральной палубе, последовавших сразу за воплями снизу, Эмансипор Риз пригнулся в двери каюты, взирая на визжащую, рвущую волосы, царапающуюся толпу матросов. Они метались туда и сюда. Тела летели за борт. Все новые вопли невозбранно возносились из люка в трюм. Тогда он пробормотал: - Только не снова.
Вот так мир закручивается вокруг себя, извитой как волос с лобка, качаясь и склоняясь под напором первого же ветра, если штанам случается упасть и холодок поджимает вечно скрытые места - скрытые, как другая сторона луны, о да; вот так жизнь выходит из-под контроля снова и снова, и сцены повторяются, зловещие и нечестивые... что же, он почти ожидает услышать хруст дерева о лед и скалы, визг тонущих в трюме коней, шатающиеся фигуры, мелькающие искаженные лица в разводах крови. И воет ветер, словно нанося тьму со всех сторон - безумная ночь, подходящая для убийств и разрушения.
Но это, ободрил он себя, было очень давно. Другой корабль. Другая жизнь.
А сейчас... ну ладно!
Покрепче перехватив слишком большой меч Бочелена, Эмансипор Риз выпрямился и взошел на мостик. Высоко воздел оружие. И проревел: - МАТРОСЫ, ПОДЧИНЯЙТЕСЬ! ПОДЧИНЯЙТЕСЬ ПРИКАЗАМ, ЧТОБ ВАС!
Энергический рев, неизменно издаваемый офицерами при исполнении, заставляет служилых повиноваться. Он способен, если позволяют судьбы, достичь узла разумности (размером с мелкий орех), который можно отыскать в головах большинства матросов; он сможет, при благословении Госпожи и сдержанности Маэла, сотрясти сии фигуральные орехи и вернуть порядок, подчинение...
- Это Манси Неудачник! Все из-за него! Хватай!