Не сразу, протолкавшись сквозь паникующую толпу, смогла она подойти, не вовремя. В сумраке она рассмотрела лича достаточно ясно, чтобы понять: меч вряд ли окажется полезен. Ростом с полчеловека, крепкий продолговатый сплав трупов, обернутый в пергамент кожи. Более дюжины рук. Торчащие рылоподобные пасти на плечах, бедрах, шее, скулах. Немигающие глаза с красной каймой тускло светятся на самых разных местах. Каждая нога - конгломерат множества ног, сплетенных канатами; грудная клетка торчит ящиком, настоящей стеной ребер - прорубиться через них было бы невозможно, поняла она. Даже колющим выпадом. А голова - неужели это голова Ловкача Друтера?
Но ох, как капитану Сатер хотелось начать рубку проклятых рук!
Вистер полз мимо, плача хуже ребенка в намоченных штанишках, таща за собой кафель-нагель, словно огромную погремушку.
Сколько осталось?
Сатер озиралась. Здесь, на передней палубе, она увидела скорчившимися примерно дюжину матросов. Шесть зияющих дыр излучали ужас, очертя людей правильным кругом. Мачта сломана где-то внизу и покосилась, качается при каждом ударе ветра по немногим оставшимся парусам. Если налетит сильный порыв... Черт, почему Ловкач дал себя убить? Мачта может или подняться, падая затем за борт, или упасть сразу, погребая под собой значительную часть палубы. В любом случае будут проблемы, заподозрила она, и как капитан она должна думать обо всех вариантах... о боги! Она сошла с ума? Проклятый лич жрет команду!
- Слушай! Вистер, встань на треклятые ноги! - Она сорвала с пояса связку ключей. - Ящик для оружия в полу моей каюты! Возьми Хека Урса. Хек! Кончай перевязывать Дыха, он выживет - иди с Вистером! Несите абордажные сабли...
- Простите, капитан, у нас нет сабель.
Сатер скривилась на Вистера: - Нет? Отлично, несите дубинки, вымбовки и гарпуны...
- Ничего такого у нас нет.
- Так что, во имя Худа, в моем оружейном ящике?
- Вы не смотрели?
Сатер сделала полшага в Вистеру, рука с мечом дрожала. - Знала бы я, безмозглый гриб - стала бы спрашивать тебя?!
- Ладно. Старый капитан Урбот, он держал там личный запас рома.
Сатер впилась в лицо руками. - Хорошо, - вздохнула она, побежденная. - Несите ром.
- Вот это разговор! - завопил Вистер, внезапно оживившись. - Идем, Хек, чертов дезертир! Не теряй времени!
Двое спрыгнули на главную палубу, топоча башмаками, поскользнулись и тут же влезли обратно. Лицо Вистера стало бледнее молочного чана; рот Хека открывался, но не издавал ни звука. Сатер с рычанием протолкнулась мимо них к краю надстройки и глянула вниз.
По палубе, огибая люк, ползло нечто вроде груды отходов бойни. На нем были десятки крошечных глаз. И сотни коротких скользких хвостов извивались сзади. Руки, части лиц, торчащие пряди волос, десятки и десятки хлопающих челюстей. Это был, честно говоря, самый дурацкий монстр, какого она видела.
Снова рыкнув, она спрыгнула на главную палубу, подскочила к твари и одним диким пинком сбросила за край люка, в трюм. Хор жалобных писков: абсурдная груда плоти провалилась в чернильную тьму. Плеск снизу и новые писки, а может, и одинокий тихий крик - она не могла быть уверена, да и какая разница? Развернувшись, Сатер сверкнула глазами на Вистера и Хека Урса. - Ну, вы двое, чего ждете?
В трюме, у носа, лич спорил сам с собой. Души, некогда привязанные к пронзившим трупы гвоздям, наслаждались ныне жизнью в зловонном соединении плоти и костей, коим был лич. Мир - это мясо и кровь, и чтобы пребывать в мире, нужно создать подобие. Но столь редки бывают случаи, когда эфир так насыщен магией, что такое заклинание возможно. Какая удача!
Чтобы стать мясом и кровью, нужно пожирать мясо и кровь. Мирские истины, о да.
Однако фрагменты личностей упорствовали, каждая отстаивала право на мнение, каждая претендовала на господство среди прочих. Так что голоса доносились из различных пастей лича, пока он стоял среди разодранных, полуобглоданных матросов, не все из которых были уже мертвы. Голоса, да... но один молчал, всегда молчал, даже когда бывшие личности заполонили тень бестолковой болтовней.
- Купеческое судно! Ну, трюм вполне большой, и если сожрать всех моряков, великое соединение духа и плоти вполне сможет править скромным кораблем!
- Неупокоенный предприниматель - идея такой шутки может прийти в голову разве что какой-то зловредному богу, - сказала другая душа, скрипя словно гравий под ногами. И безжалостно продолжила метать слова: - Вот, значит, к чему мы пришли после поколений сомнительного прогресса? Твое присутствие, мастер Бальтро, стало вызовом...
- А твое нет? - прохрипел смутно-женственный голос, и хрип был поистине особенным - словно взяли нежный женский говор и обтесали плотницким инструментом, если такое возможно (а почему бы нет?). - Секаранд избавился от тебя давным-давно, но ты снова здесь, прикован к нам, добрым людям, словно плод морального разложения...
- Лучше, чем стать бородавкой! - взвизгнул колдун, убитый Секарандом в Скорбном Молле. - Чую твою вонь, карга Дерюгга! Жертва сердитых саламандр - нет иного объяснения твоему назойливому присутствию...
- А ты, Вивисет? Секаранд скормил тебя могиле столь зачарованной, что даже память о тебе пропала! Ну...
- Прошу, прошу! - вскричал купец Бальтро. - Я должен спросить у всех: кто-то еще чует поблизости собственную плоть?
Неразборчивый хор согласия вырвался из десятка ртов лича.
- Так и знал! - крикнул купец Бальтро. - Нужно найти...
- Как знатный человек, - сказал кто-то, - требую признать мой приоритет. Нужно найти мою личность в первую очередь.
- Кто ты такой, ради Худовой пыли?
- Как, я Лордсон Хум из Скорбного Молля! Родственник самого короля! Я тоже ощутил близость одной важнейшей части себя - тут, на корабле!
- Важнейшей? Ну, по крайней мере, речь идет не о мозгах. Готов спорить, это свиное рыло.
- Кто говорит? - возмутился Лордсон Хум. - Тебя высекут...
- Слишком поздно, прыщ, я уже высечен и прежде чем вы спросили - нет, я не из Молля. Не уверен, что узнаю сам себя.
- Гвозди... - начал былой колдун Вивисет, но чужак его перебил: - Я не из каких-то треклятых гвоздей, но клянусь, я ощутил появление всех вас. И того, кто молчит, и молчание его - наверное, хорошая вещь. Нет, думаю, я был на борту задолго до вас. Не могу сказать, сколько именно. Но могу сказать одно: мир и покой до вашего появления мне нравились больше.
- Ах ты спесивый сноб...
- Плюнь на него, Дерюгга, - сказал Вивисет. - Посмотри на выпавшую нам возможность! Мы были мертвы, но вернулись, и мы чертовски злы...
- Но почему? - просвистел купец Бальтро.
- Почему мы злы? Дурак. Как смеют другие люди быть живыми, когда мы мертвы? Нечестно! Гротескный дисбаланс! Нужно убить всех на борту. Всех. Пожрать всех!
Души провыли внезапно родившееся дикарское согласие его словам. Губы кривились, с различными степенями мышечного успеха выражая жажду крови, ненависть ко всему живущему. По всему безобразному, жуткому телу лича ощерились пасти, рыча, алчно ворочая языками и бросая смертельные поцелуи, словно обещания любви.
И тут нечто огромное с грохотом провалилось через люк, отзвуки заставили содрогнуться даже киль. Множество новых голосов, более тонких, плаксивых, полных боли. Затем, в относительной тишине, раздалось щелканье и лязганье челюстей.
Вивисет в ужасе прошипел: - Это она... та штука! Она охотится на нас!
- Чую селезенку! - взвизгнул Лордсон Хум. - Моя селезенка!
Наконец и молчаливый, тот, чье молчание было на деле уходом в себя - от смущения он непонимания странных наречий - наконец он решился изложить свое мнение. Звериный рев жорлига заставил личности закувыркаться в складках холодной плоти и холодеющих потеков крови многосложного тела лича. Вогнал их в онемелый ужас.
Почти бессвязные мысли жорлига трепетали яростью бури. "Жрать! Рвать! Бежать! Сношать! Жрарвабежасношать!" Поднялись кверху одиннадцать рук лича, ободранные кровавые пальцы согнулись крючьями, сухожилия защелкали, словно пружины арбалета. Готовя вооружение, тварь развернулась навстречу монстру, подползавшему все ближе по деревянному помосту.
Монстр что - то тащил. Что-то, стучащее каблуками по переборке. Стучащее, скребущее руками в панике безумия.
- Моя селезенка! - закричал Лордсон Хум снова. - ОНО ХОЧЕТ МЕНЯ СЪЕСТЬ!
"Жизнь подобна моллюску", - сказала как-то мама Птиче Крап. "Годами процеживаешь дерьмо, потом какой-то ублюдок раскрывает тебя и бросает в поганый рот. Конец истории, прекрасная жемчужина, конец истории".
Они жили у озера. Отец вел пожизненную войну с семейством енотов за устричные отмели, которые обносил забором, ставил плетни и сети, делал все, что только мог придумать, удерживая бандитов в масках подальше от источника дохода. Умом ли, простой ли хитростью, но еноты превозмогли папашу, довели до сумасшествия и могилы.
Птича Крап, у которой было прежде имечко куда лучше, поняла - когда всматривалась в безжизненное, искаженное последней гримасой гнева лицо отца - что задумывает отказ от войны, убившей папу. От единственного наследства, от вендетты, которую не имела надежды выиграть. Ну что это за жизнь?
Хм. Процеживание дерьма, не так ли?
Ей было тогда пятнадцать лет. Забрав тючок с пожитками из хижины, поставленной на опасных грязевых залежах у топкого берега - из дома - она отправилась по Ракушечному тракту, в последний раз свершая скучный путь в город Толль, где они продавали на улицах свой улов. Так себе городок, этот Толль. Стены, окружившие скромные его пределы, были возведены двадцать лет назад, а строения вне стен... ну, ни одно не имело более двух этажей.