Бедняга-заклинатель вскорости свихнулся, и если была в том некая связь, никто из официальных лиц не пожелал подтверждать. Не одна Сатер отдала деньги за ритуальное очищение в храме Солиэли за Чистым Колодезем - каждый из приложивших к статуям руки солдат сделал так же, кроме капрала Стеба, который ковырял в носу острием кинжала и шел к двери, а дверь вдруг распахнулась и вогнала клинок прямо в мозги - удивительно, впрочем, что кинжал нашел у него мозги! Но шум тогда уже улегся и казалось, они избежали любого проклятия, если оно вообще было. Когда маг утопился в мыльной лохани... ну, он же был чокнутый, верно? Никто не удивился.
Потом один многоум решил подарить их Багряной Гвардии - говорят, те глубоко увязли во всяких мистических делах. Но, может быть (думала Сатер впоследствии), это было не даром, а скорее не совсем красивым желанием избавиться от уродливых штук.
А потом она пошла и украла их. Зачем? Какой безумный импульс вел ее, словно костяная рука схватилась за горло? За борт пора, точно, пора за борт!
Неужели проклятие породило к жизни треклятого лича?
Нужно от них избавиться. Немедля, пока не поздно...
Взрыв воплей снизу - столь жутких, что даже ее пропитавшийся ромом разум заледенел - и грохот какого-то столкновения, две тяжелые формы врезались одна в другую, весь корабль содрогнулся. Новые вопли, стук ударов, наносимых с дикой силой и яростью.
Сердце трепетало. Сатер огляделась, увидев трех моряков у носа. - Брив! И ты, Брив! Ты тоже, Брив! Вы трое, возьмите ключ от кладовой...
- Где, внизу!? - провизжал один.
- На корме, и там тихо. Шесть завернутых статуй - хочу, чтобы их не было, понял? Наверх и за борт! Быстро!
И тут же кто-то оказался рядом. Высокий, громоздкий - мясистое, круглое, ребяческое лицо смотрело сверху вниз. Язык облизал толстые губы под сверкающими бусинами глаз. - Статуи?
Брив, помощник кока, оглянулся на Брива, помощника плотника, и назад, на Брив-плетельщицу, чья грива оранжевых волос странно всклокочилась и словно перекосилась. Увидел написанный на лицах ужас и показал собственный ужас. По ступеням спускался самый жуткий из двоих пассажиров (вообще-то их было трое, но лакея никто не считал), здоровяк с круглым лицом, толстыми губами и тонким голосом.
Он казался лишенным страха, а значит, совершенно безумным.
Их провожатый к кладовой хрустит длинной кольчугой под плотным шерстяным плащом. Пухлые, бледные руки сложены, словно он проклятый монах-попрошайка.
"Все мы идем на смерть. Кроме, может быть, его. Так всегда. Главари вечно выживают, пока остальных режут. Нет, он выживет, и еще кок, потому что коков никто не любит и еще... потому что кок - поэт.
Нет, реально поэт. Вовсе не кок, клянусь Худом.
Это все, что он умеет делать - писать стихи. Не поет, не играет на инструментах, не слагает песен, ведь это, приятели, ниже его.
Все верно, последний утренний пеан кока, который он выложил, накладывая варево в миски. Помпезное лицо и перекат каденций, словно неуклюжие словесные отбросы из глотки были чем-то глубокомысленным... ну, я читывал поэзию, о да, и слышал ее много. Стихи читали, пели, скулили, бормотали, мямлили, выкрикивали и выпыхтывали, шептали и сплевывали. Ах, какой моряк не слыхивал?
Но что мы знаем? Не у нас изящные брови взлетают над хладными, мудрыми очами, ох не у нас. Мы простые слушатели, ведомые сквозь психологические травмы какого-нибудь потаскуна, пока идиот взирает в зеркало любви-ненависти, мастурбируя всем собой; и это мы должны, когда придет момент - придет, ха! - мы должны задыхаться и расслаблять сфинктеры в лингвистическом экстазе.
Да, гм... Пусть уж кок наяривает на своем проклятом черпаке. Понимаете, о чем я?"
Брив, помощник плотника, толкнул его: - Идем с нами.
- Оставь меня! - зарычал Брив, помощник кока. - Я готовлюсь, ясно?
И пошли они вниз, по крутому трапу, вниз в трюм, где обитает жуть - ну, то есть обитает в носовой части. Все трое моряков (или два моряка и одна морячка, которая на деле тоже была моряком) отчаянно хотели пойти лучше в баню.
Брив, помощник плотника, оставался на шаг позади Брива, помощника кока, и на шаг впереди Брив-плетельщицы, которой, если сплетала канаты не лучше чем заплетает волосы, было бы лучше служить коком. Ведь кок был поэтом.
Но зато без плетельщицы дела могли бы пойти худо, и так не годится. А прислушайтесь к демонам, шумящим на носу - если склониться и глянуть между ног через дыру в ступенях, он мог бы различить что-то от рычащей, шипящей, щелкающей клыками, топочущей битвы. Но какая ему была бы польза, эй? Ни на грош. Они там сотрясают прекрасный трюм, ломая дерево, вышибая паклю из щелей и чертя мерзкие черты в бортах, словно рифов и отмелей, скал и безбилетников не довольно. Вот безмозглые демоны - устроили всяческий ущерб.
Ну, если бы плотник знал свое дело, что ж, все было бы в порядке. Верно? Но он был дураком. Убил его - сделал миру подарок. Однако забавно, как один-единственный предсмертный крик повлек за собой все остальное, и теперь люди мрут там и тут, а вон смотрите, Ловкач Друтер, по крайней мере тело, сидит близко от ступеней - гвоздем достанешь. Сидит, будто попросту ожидает, когда вернется голова. Ну, тут все нелепо, на что ни глянь, а кто там дерется в полутьме, ну, к счастью, разглядеть трудновато..
- Чтоб тебя, Брив, - прошипела Брив-плетельщица. - Хочешь поймать свое дерьмо своим же ртом?
- Ты говоришь не как леди, - ответил Брив и ускорил шаги, догоняя Брива, помощника кока. - Нужно было принести фонарь.
Великан-евнух уже сошел со ступеней и не стал вежливо поджидать, когда же моряки присоединятся, но двинулся в сторону кормы, к кладовой. Бриву, помощнику кока, лучше было не отдавать лысому придурку ключи. Ну, Брив помощник плотника вполне способен его остановить...
- Ой! На пятки наступаешь, женщина!
- Там за мной сидит безголовый парень, так что поспешай, Брив!
- Он ведь на тебя не глядит.
- В спину взгляд уперся, клянусь!
- Не его. Оглянись - у него голова далеко отлетела.
- Слушай, нам, женщинам, лучше знать такие вещи. Когда кто-нибудь обшаривает глазами сверху донизу. На корабле хуже всего, всюду лячи.
- Личи, не лячи.
- Да что ты понимаешь? Я тут, знаешь ли, единственная достойная женщина, так что все на мне.
- В каком смысле "все на тебе?"
- Тебе лучше не знать.
- Может быть. Просто интересно. И еще страшно, но мужчине подобает быть вежливым с женщиной. Даже с той, у которой груди подпрыгивают как пробки или два буя на волне.
Евнух встал перед дверью кладовой.
Брив, Брив и Брив столпились за спиной.
- Хорошая ли это идея? - задал вопрос помощник кока, едва евнух вставил ключ в скважину.
- Ох, ох, - вздохнула плетельщица.
Ключ повернулся. Лязгнули сувальды.
- Хорошая ли это идея? - повторил помощник кока.
Сеч'Келлины - само по себе плохо, но Сеч'Келлины в колдовских воротниках... да, поистине скверно. Своего рода гомункулы, Сеч'Келлины были созданы Джагутами, разработаны - утверждают те немногие, что наделены достаточным авторитетом, чтобы высказывать мнения - на основе некоей древней расы демонов, называемых Форкассейлами. Белые как кость, слишком много коленей, лодыжек, локтей и даже плеч. Будучи перфекционистами худшего сорта, Джагуты смогли изобрести существа, способные к размножению. И - еще типичнее для Джагутов - они взяли и начали вымирать, оставив ужасающим выродкам свободу делать что пожелают. Обычно те уничтожали всех, кто попадался на глаза. Ну, пока не появлялся кто-нибудь достаточно могущественный, чтобы избить их, сковать жизненные силы и захоронить там, где никто не станет тревожить... например, под дрянной мостовой среди быстро растущего города.
Достаточно могущественный колдун мог и пробудить наложенные на тварей чары, даже покорить своей воле. Разумеется, ради нечестивых и непристойных целей.
Возможно, именно это и случилось с шестью Сеч'Келлинами из кладовой.
Но, говоря по правде, ничего подобного.
Все было намного хуже.
О да.
Колдуны поручают. Всегда можно узнать таких колдунов по тому, как они сидят в башнях, день и ночь составляя злобные схемы господства над миром. В мирской пыли копается кто-то другой. Колдуны, которые не поручают, лишаются времени на продумывание черной эры тирании, тем более на исполнение потребных практических шагов. Накапливается грязная посуда, а также белье. Пыль сбивается в комья, комья замышляют узурпацию. Белки устраивают течи в крыше, иногда падают куда-то меж стен, не могут выбраться и там помирают и мумифицируются с гротескными гримасами на мордочках и стесанными о кирпичи зубами.
Миззанкар Дрябль из Джанта - города на Стратеме, павшего во прах столетия назад, города, о котором не догадываются жители Джатемовой Пристани, нового селения в трех тысячах шагов по тому же берегу - Миззанкар Дрябль из Джанта, значит - бывший, в чем согласны все давно усопшие, особо ужасным волшебником, заклинателем, чародеем, тавматургом и вдобавок уродом - Миззанкар Дрябль из Джанта, да - воздвигший шпиль узловатого, пузырчатого, черного блестящего камня за единую ночь в разгар бешеного шторма, отчего шпиль не имел окон и дверей... гм, был тот шпиль высотой по колено и такой ширины, что можно встать на одну ногу, что весьма бессмысленно, ведь Миззанкар был высок и толст и все давно усопшие согласны, что строил он изнутри наружу, ибо бедный глупец застрял и Худ знает, какие злодейские планы он замышлял, но только лишь позволил нагромоздить вокруг себя груды хвороста и бревен и поджарить как орешек в скорлупе... Миззанкар Дрябль из Джанта, да, он умел поручать.