- Какая мелочь...
- Простите, хозяин, но мне она не показалась мелочью! Согласен, это неподобающе - мой ужас и последовавшая паника. Признаю. Но вы же знаете, я не люблю живительную алхимию... ступор и одурение - согласен, да когда угодно - но живительные средства, вроде пыльцы д"байанга? Нет. Я их отвергаю. Отсюда платок.
- Мастер Риз, одолженный Паладину платок был полон спор?
- Увы, хозяин. Был. Я не хотел, но...
- Паладину хватило?
- Думаю, да. Им овладело внезапное рвение.
- Ведущее к... неразборчивости суждений?
- Можно и так выразиться, да.
Бочелен провел рукой по бороде. - Необычайно. Маска благоразумия, мастер Риз, позволяет скрывать нетерпимость и творить всяческую жестокость. Но едва иллюзия отброшена, ужас насилия становится актом случайным, а возможно, и направленным на всех сразу. - Он помолчал, постукивая себя длинным пальцем по крылу носа, и безжалостно продолжил: - Тот денежный сундук по праву принадлежит вам, мастер Риз. Поднимать мертвецов? Оказывается, нет нужды. Все, что требовалось - легкий толчок руки невинного и в чем-то наивного лакея.
Эмансипор смотрел на некроманта, отчаянно желая отбиться от обвинения, отвергнуть свою причастность - но не находил слов. В голове звучал лишь рефрен: - Нет, не я, это не я. Это он. Кто он? Кто угодно он! Только не я! Нет, не я, нет...
- Мастер Риз? Вы совершенно потеряли цвет лица. Упомянуть ли, что я никогда не видел ваших глаз столь чистыми, а склеры так и сияют? Сила природы влечет всё вниз, к земле. Воображаю, как потоки токсинов кружат по ногам. Боюсь, ваши ноги буквально потеют кровью. Сильно. Но сейчас не время - нет, не пытайтесь отрицать. А теперь, прошу, ведите меня к королю Макротусу.
Эмансипор моргал. Ноги? Кровью? Макротус? - Рад провести вас к Макротусу, хозяин. Можете говорить с ним о чем угодно, но я подозреваю, что добра от этого будет мало.
- Я редко стремлюсь к добру, мастер Риз. Ну, не пора ли в путь?
Инвет Суровий никогда не ощущал себя таким живым, столь живым, что это его убивало - и отлично, ведь, кажется, он и сам преуспел в убийствах, если кровавые пятна на клинке можно считать доказательством, а он счел вполне доказанным осуществление святого суда над неполноценными немытыми кретинами, смеющими считать себя достойными гражданами Чудно, суда, что поистине уместен и является его правом, нет, его обязанностью как Паладина Чистоты, Паладина Совершенства, ведущего авангард сильных к здравой, благодарной смерти, и если он и благой его авангард то и дело шагает по каким-то младенцам, малышам и слабым костями старикам, тут уж ничего не поделать, ведь цель его праведна, столь праведна, что слепит как солнечный огонь, всепожирающий, дерзкосдирающий мясо с костей и да, он уверен, что "дерзкосдирающий" - подходящее слово и почему бы нет, не он ли Паладин Уместности, нет сомнений и гляньте! ночь юна и чрезвычайно ярка, правда, учитывая горящие хижины и горящих в них обитателей, ибо никто не заслужил смерти менее горькой, менее сдирающей, ведь судилище случается во всяких формах, во всех размерах, даже в населенных блохами пеленках с визгливыми подлинно раздражающими щенками, что выложены в ряд, сочные и пухлые, руками монахинь, а они, наверное, недурны под своими вуалями не то что такие мысли приемлемы ведь он Паладин Чести шагающий по улице огня не пещера ли это в преисподней где лишь огнь и муки а может и нет хотя лучше бы по мнению Инвета Суровия было такое место вечной боли для нездоровых кусков дерьма в скудной одежде из человечьей кожи которую пламя может съежить обнажая мясцо и ох как они станут извиваться и плеваться и брызгать мерзкими соками вечными потоками грязных ядов и плоть вывалится складка на складке желеобразная и усеянная огромными сочащимися порами - плоть наполняющая улицу и как ему пройти? Помилуй Госпожа, оно живое!
- Хлюп! - выдохнуло массивное тело при внезапном столкновении.
Дикое стремление Инвета прервалось. Он погрузился в мясистые складки, отскочил и упал на задницу, стирая воду с глаз. Из носа хлынула свежая кровь.
Трубный крик: - Больно!
Паладин вскочил, зажимая нос платком. Он сумеет обойти! У него меч. Руби прямо, прямо, присед и выпад, наискосок и накрест! С ревом Инвет Суровий воздел меч.
В двадцати с лишним шагах бесформенная бульба размером с бочку - потное лицо Наузео Неряха - расплылось кверху, книзу и в стороны, выражая ужас, глазки широко раскрылись и выкатились, раздвигая складки век. Демон завопил.
И отпрянул, едва избежав касания опустившегося клинка.
Лязг железа о камень.
Паникующий Наузео Нерях подался вперед, напирая массой на Паладина, прежде чем тот сумеет замахнуться. Растянутая маслянистая кожа взяла Инвета Суровия в отчаянные объятия. Курчавые волосы и воспаленные поры, словно маленькие вулканы, беспорядочно облепили сопротивляющегося Паладина, извергая отвратные соки.
Рука Наузео опустилась, затаскивая суетливую фигурку в подмышку.
Где изобилуют все виды ужасов.
Инвет Суровий не мог дышать. Но ему не нужно дышать! Он Паладин ... паладин... он задыхается! Поглощенный плотской тьмой, тусклые волосы как черви ползут по лицу, лопаются прыщи, раскрываются трещины, обмазывая губы многолетней сальной грязью - ох, вкус, что это? Что он напоминает? Йогурт?
Йогурт. Последнее слово Инвета Суровия, жуткий всхлип рассудка.
- ОТДАЙТЕ МНЕ РЕБЕНКА!
Имид Фактало отпрянул, услышав змеиное шипение. Ребенок в руках затих, ставшие очень большими глаза уставились на святого.
- Дайте его мне!
Имид глянул на Громогласную Монахиню. Их публичные дебаты выродились в поток взаимных оскорблений, развлекший толпу, но не давший иных полезных результатов. Впрочем, один результат был: в процессе обмена словами одежда монахини растрепалась. Даже вуаль опустилась с одной стороны, показав край перекошенного от ненависти рта.
В коем Имид разглядел заостренные зубы. И выбросил вперед обвиняющий перст: - Она подпилила зубы! Она хочет мое дитя? ЭТО ЛЮДОЕДКА!
Толпы - непредсказуемые звери, особенно после целой ночи невыразимых испытаний. В ней находились матери, потерявшие отпрысков в Храме, отдавшие их монахиням вроде этой. С голодной ухмылкой и зубами, как у акулы. Обвинение Имида Фактало потребовало достаточного времени, мгновений ошеломленной тишины, чтобы свершить работу, чтобы уложились различные жуткие детали.
Затем - вопли, прилив яростного человечества, тянущего руки, издающего мерзкие животные звуки.
Монахиня заблеяла и попыталась сбежать.
Но далеко не убежала.
Имид Фактало не смог до конца созерцать последовавшую кошмарную сцену - Элас Силь обеими руками потянула его, обвела вокруг алтаря и к дверям храма. Увидев конечный пункт, Имид начал сопротивляться. - Нет! Не туда!
- Идиот! - прошипела Элас Силь. - Эти зубы не были подпилены! Они гнилые! Просто пеньки! Женщины здесь хлебают пищу, Имид! Понимаешь?
Он оглянулся и увидел жалкие останки Громогласной Монахини. - Поклясться готов, они были...
- Не были!
- О... суп из детей!?
- Да хватит, надоел! - Они были у дверей. Элас добавила: - Запомни этот замечательный способ оканчивать дебаты. Уж я-то запомню.
- По мне, они были вполне острые, - бурчал Имид.
Элас Силь ухватилась за железное кольцо и потянула.
К их удивлению, дверь распахнулась. Они смотрели в полумрак. Пустая комната, длинная и узкая, потолок сводчатый, отделанный золотыми листами. И никого.
- Где все? - шепотом удивился Имид.
- Давай отыщем.
Он, крадучись, вошли в Великий Храм.
Король Некротус Нигиле чувствовал себя весьма нездоровым. Для начала, отвалилась левая рука. Он нашел гнездо летучих мышей в паху. К счастью, они улетели во время неистовых плясок на стене. Но насесты, на которых они повисали, были острыми, и неприятные уколы пронзали изнуренную плоть, возрождая весьма мучительные ощущения. Ломота в укромных частях становилась нестерпимой.
Перешагнуть через собственную руку - это было неожиданностью. Только что она дружелюбно болтается у бока, и тут же попадается под ноги, в результате чего он падает лицом вниз и ломает челюсть, и теперь, стоит повернуть голову, подбородок болтается и хрустит. Вот итог панического бегства от толпы, толпы, начавшей зловредно охотиться на мертвецов и разрывать их на куски. Низменные предубеждения таятся даже под самым невинным обличьем. Король по прозвищу Нигиле не нашел в этом сюрприза, но был поражен полной несвоевременностью творящегося.
И теперь он потерялся. В своем городе. Безнадежно потерялся.
Поблизости не было горящих зданий, так что он ковылял в темноте, левая рука зажата в правой (Королевская Швея творит чудеса, если она еще жива), отыскивая приметные места.
Неожиданным и внезапным было преображение улицы - налетели туманы, небо стало свинцовым пятном, солидные врата возвысили арку в дальнем конце, врата целиком из костей. Из них выбрела тощая, горбатая фигура.
Некротус замер в двадцати шагах. Пришелец тоже встал, тяжело опершись на корявую трость. Поднял костяную руку и поманил.
Непреодолимое побуждение толкнуло Некротуса, он понял, что медленно шагает вперед. - Кто ты? - прошипел он.
Голова в капюшоне склонилась набок. - Владыка Смерти? Пожинающий Души? Костлявый Рыбак, забрасывающий всеобъемлющую сеть? - Вздох. - Нет, лишь один из его миньонов. Разве не наделен я великим потенциалом? Я так и говорил, но разве он слушал? Нет, никогда. Я подметаю тропу, верно? Полирую черепа врат, верно? Погляди на них - ослепительны, даже зубы совершенно без налета! Я не лентяй, нет, сир, совсем нет!