И она открыла глаза. Села, поняв, что сидит лицом к носу, дверь каюты чуть справа.
Из нее что-то мокрое, склизкое и мутное ползет, нависая над ступенями. Хаотическая россыпь мелких черных бусин-глаз на бесформенной, пестрой, горбатой спине. Склизкое, мокрое, да, мокро-склизкое, шелест и скрип крошечных коготков о деревянные ступени, тихое хлюпанье, пульсация органов, биение под прозрачной сочащейся кожей. Пол-лица, под ним багровая выпуклость - печень? - водянистый глаз уставился на Птичу Крап, но через миг новый вялый толчок скрыл лицо под тушей.
Беспорядочные прядки сальных волос, черных прямых, белых кудрявых, рыжих завитых - каждый торчит со своего клочка сшитого скальпа. А там что? Одинокая бровь не над глазом, но над вроде бы желчным пузырем - если желчные пузыри способны на иронический внимательный взгляд, хотя всем ведомо, что пузыри умеют лишь кривиться...
Птича Крап наконец поняла, что не вообразила хлюпающего, содрогающегося монстра посредством личного, не особо развитого воображения. О нет, он реален.
И вытекает на палубу, словно тушу несут сотни ножек, а черные и блестящие глазки теперь смотрят (она уверена!) прямо на нее и полнятся грызуньей алчностью. Что это, лязганье зубастых челюстей, щелкающих и пускающих слюну над розовыми носами, что изгибаются в стороны, хотя каждый поднят кверху, принюхиваясь - ровные как пуговицы - пока челюсти лязгают и скрипят чуть слышно, но зловеще?
Застонав, она поползла по палубе.
Коричневая человеческая рука выплеснулась из привидения в самом неожиданном месте, на запястье блестела яркая татуировка со скачущими ягнятами. Вторая рука высвободилась из кучи органов, показав татуировку с рычащим волком. Гвозди высыпались из хватающихся за палубу пальцев, тварь продвинулась вперед, настойчивая словно гигантский слизень, устремившийся к куче свежего навоза.
И тут же груда плоти сползла со ступеней, огромная кошмарина рванулась оглушающе быстро - что Птича Крап и доказала, разинув рот и так напрягши голосовые связки, словно пыталась разбить стеклянный бокал. Извернувшись, чтобы вскочить на ноги, она упала набок - левая рука и нога угодили в люк.
Пропав в темноте, она два, три раза перекувыркнулась на крутых ступенях и тяжело шлепнулась на помост. Водоворот звезд пронесся перед глазами, выбитой пробкой падая в разинутую черную пасть, которая и поглотила всё.
Как прекрасно это качающее движение...
Капитан Сатер протащила бесчувственную Мипл к передней мачте и там бросила. Длинный меч был в правой руке, руку скрывала перчатка. По обрывкам блузы стекала кровь. Хотелось бы ей оказаться в личной каюте, нацепить доспехи и, может быть, пару раз прочесать волосы - что она обыкновенно делает после секса, как будто потенциальные колтуны и узлы могут накренить голову набок... но слишком поздно, и сожалеть - значит терять время.
Особенно когда треклятый лич вздымается из прочной палубы, обвивая избытком иссохших рук матросов, затягивая к себе среди ужасных воплей - сквозь расщепленные доски, в дыру, которую ни один здравый ум не счел бы подходящей для протаскивания взрослого тела. Но тела проходят, не так ли? Прямо вниз, жестокие края древесины терзают и отрывают куски мышц, сдирают клочья одежды и кожи.
Не сразу, протолкавшись сквозь паникующую толпу, смогла она подойти, не вовремя. В сумраке она рассмотрела лича достаточно ясно, чтобы понять: меч вряд ли окажется полезен. Ростом с полчеловека, крепкий продолговатый сплав трупов, обернутый в пергамент кожи. Более дюжины рук. Торчащие рылоподобные пасти на плечах, бедрах, шее, скулах. Немигающие глаза с красной каймой тускло светятся на самых разных местах. Каждая нога - конгломерат множества ног, сплетенных канатами; грудная клетка торчит ящиком, настоящей стеной ребер - прорубиться через них было бы невозможно, поняла она. Даже колющим выпадом. А голова - неужели это голова Ловкача Друтера?
Но ох, как капитану Сатер хотелось начать рубку проклятых рук!
Вистер полз мимо, плача хуже ребенка в намоченных штанишках, таща за собой кафель-нагель, словно огромную погремушку.
Сколько осталось?
Сатер озиралась. Здесь, на передней палубе, она увидела скорчившимися примерно дюжину матросов. Шесть зияющих дыр излучали ужас, очертя людей правильным кругом. Мачта сломана где-то внизу и покосилась, качается при каждом ударе ветра по немногим оставшимся парусам. Если налетит сильный порыв... Черт, почему Ловкач дал себя убить? Мачта может или подняться, падая затем за борт, или упасть сразу, погребая под собой значительную часть палубы. В любом случае будут проблемы, заподозрила она, и как капитан она должна думать обо всех вариантах... о боги! Она сошла с ума? Проклятый лич жрет команду!