Этот район раньше был его районом. Здесь, в бабушкином доме, он жил до войны, отсюда ушел на фронт. На всем протяжении от Невы до Садовой не было уголка, где бы он не побывал с ребятами по двору. Он помнил все эти дома, все до единого. Он знал названия — и старые, и новые — всех здешних улиц и переулков. Он мог бы на спор с закрытыми глазами дойти до любого места. Когда-то у них с ребятами была даже игра, кто быстрее и незаметнее проберется проходными дворами к памятнику Глинке.
Рассказать бы об этом Светлане. Но для начала он хотел задать ей какой-нибудь простенький вопрос: например, знает ли она, кто построил вот это прекрасное старинное здание? Но только он собрался спросить, как она вдруг остановилась и сказала:
«Ну вот я и пришла! До свидания!»
И протянула руку.
«Как? — Ипатов даже открыл рот от удивления. — Вы же говорили, что живете на Грибоедова?»
«А здесь моя портниха. У меня на четыре назначена примерка».
«На четыре?» — почему-то переспросил он.
«Ну да! — весело подтвердила она и снова подала руку: — До завтра!»
«У меня еще полчаса времени. Я могу подождать!»
«Ну ждите, если никуда не торопитесь!»
«Я подожду!»
«Только я не скоро!» — долетело до него уже из подъезда.
Ипатов приготовился к ожиданию. В конце концов, оно его совершенно не пугало: было бы что ждать! Больше того, скажи она ему, чтобы подождал два, три, пять часов — да что часов, дней! — он бы терпеливо и безропотно стоял и ждал. Впрочем, по части ожидания у него уже был кое-какой опыт. Однажды, еще в училище, он на спор с ребятами из второго взвода простоял на посту без смены двадцать четыре часа. Целые зимние сутки! Это был рекорд, о котором потом столько велось разговоров!
Ипатов перешел на другую сторону. Заглянул на минутку в соседний двор — здесь когда-то они с ребятами, озорничая, отключили свет во всем доме, и за ними до самого Никольского собора гнался дворник…
Потом Ипатов, поглядывая на дверь, походил по улице.
И вдруг вдалеке он увидел знакомую худенькую фигурку, неуверенно и осторожно шагавшую по раскатанному мальчишками первозимнему тротуару. Почти до самой земли свисала тощая авоська.
Времени до возвращения Светланы было более чем достаточно, и он решительно зашагал навстречу бабушке. Уже издали начал улыбаться ей, но она по-прежнему не видела его: все усилия и внимание тратила на то, чтобы не поскользнуться. И только когда между ними осталось шагов двадцать, она вдруг подняла глаза, и ее сухонькое сморщенное лицо расплылось в улыбке. Позабыв о скользкой дороге, она заторопилась к нему.
«Осторожней, бабушка!» — крикнул он.
От этого предупреждения она еще больше растерялась, так как теперь старалась одновременно смотреть себе под ноги и на внука. Но несколько последних шагов она сделала с отчаянной быстротой. Словно была уверена: если что случится, Костя успеет ее подхватить. Вся она так и исчезла в его объятиях — маленькая, худенькая, очень старенькая.
Ипатов чмокнул ее в ненароком подставленный нос, а она его в подбородок — в тот самый мужественный подбородок, который он, по ее словам, унаследовал от деда.
«Я уже тебе по пояс!» — сказала она.
Ипатов улыбнулся: сколько он себя помнил, она всегда была ему по пояс. В ее представлении, он все еще бурно растущее дитя.
Она цепко взяла его под руку и потащила через дорогу. Опять-таки как маленького.
«Ты давно меня ждешь?» — спросила она.
«Нет, — смутился Ипатов. — Я здесь, бабушка, случайно. Совсем по другому делу…»
«Ничего, успеешь! — категорическим тоном произнесла она. — Сейчас пойдем, я тебя покормлю. Ты ведь прямо из Университета?»
«Да, но я сейчас, бабушка, никак не могу».
«Я тебя недолго задержу, минут десять-пятнадцать. Ты ведь любишь жареную картошку? Я быстренько поджарю!»
«Честное слово, не могу! Я жду товарища!»
Но от нее не так просто отвязаться. Она тут же нашла выход из положения:
«А ты пригласи ко мне товарища. У меня на всех картошки хватит!»
Добрая, добрая бабушка. Еще до войны, когда он приводил домой школьных товарищей, ни одного из них она не отпускала, не покормив. Хоть кусок хлеба с вареньем, а сунет. Кого-нибудь из старых друзей он бы еще мог пригласить к бабушке, но Светлану… Он даже поморщился, представив, что бы подумала та при виде бабушкиной неустроенности. Там все не как у людей. Никогда не запирающаяся дверь огромной коммунальной квартиры. Нескончаемый коридор, заставленный разным хламом. Всегда обуреваемый страстями квартирный ареопаг — общая кухня, мимо которой никак не пройти. Но хуже всего бабушкина (а когда-то их) комнатка с единственным окном, выходившим на узкую темную улицу. Давно не мытые наружные стекла, толстый слой пыли между рамами, продавленный диван с выпирающими пружинами. Нет, гостям там делать нечего. Да и как объяснишь людям, что бабушка наотрез отказалась переезжать с ними в отдельную квартиру — дескать, всю жизнь мечтала о спокойной и независимой старости. «Хватит, повозилась с вами!» — улыбаясь, говорила она взрослым внукам. И вот теперь у нее нет ни сил, ни охоты наводить, как раньше, блеск в своей комнатке. Сотрет на видных местах тряпкой пыль и уже устала. И за собой в последнее время меньше следит: пальто старенькое, потертое, с заплатками на рукавах; зимние ботинки с покосившимися каблуками; шляпа с совершенно нелепыми наушниками, пришитыми для тепла.