Но когда смотришь на Саиду, то невольно припоминаешь сочные весенние пейзажи, прохладные речки и высокие небеса, а не холодные и надуманные миниатюры. Саида красива по-земному, она полна жизни и действия. Она обладает живым и; несомненно, любознательным умом. Она — воск, из которого можно лепить все, что угодно — и хорошее и дурное.
Кучук-эффенди — отец Саиды. Он заменил ей умершую мать, когда девочке исполнилось девять лет. Саиде постоянно внушалась мысль о необычайной доле, уготованной ей судьбою. Ее пылкая душа была подготовлена для восприятия самых несбыточных мечтаний. На умело взрыхленную почву пролился яд бредовых мечтаний Кучука-эффенди.
Очень трудно угадать, где Кончается человеческое тщеславие и где начинается безумие. И то и другое развивалось у Кучука исподволь. Зараза шла из султанского дворца, где в тиши сераля, под плеск фонтанов созревали коварные замыслы, направленные против соседних государств и народов. Там же вынашивались и те жестокости, которые постоянно испытывал на себе турецкий крестьянин — пришибленный, голодающий…
Кучук создал из своей дочери отличную приманку. Саида не заметила, что превратилась в покорное орудие лазутчика. Такое воспитание дочери не представляло особого труда для Кучука-эффенди: зараженная религиозным фанатизмом, обуреваемая жадными мечтами о сказочно богатой жизни в серале султана, Саида представляла собою, с точки зрения старого шпиона, отличный материал в его руках. Отец ловко поделил роли: он разит врагов султана умом своим и коварством, а она — пленяет их своей красотой.
— Дочь моя, — сказал ей однажды Кучук-эффенди, — я думаю, будет лучше, если местные люди узнают нашу небольшую тайну…
— Какую тайну, отец?
— Я сказал — тайну… — Кучук-эффенди улыбнулся и провел рукой по ее смолисто-черным волосам. — На самом деле никакой тайны нет…
— Тайны нет? А что же?
— Видишь ли, дочь моя, лучше, если ты будешь в глазах местных жителей аравитянкой, моей приемной дочерью…
Саида поразилась этому странному предложению.
— Я это делаю для твоей же безопасности, — пояснил хитрый турок. — Народ в этой стране дикий, всей душой ненавидит нас, послушных слуг султана… И не приведи аллах, вдруг замыслят что-нибудь против тебя!
Саида сидела перед отцом бледная, молчаливая. Она, казалось, была смертельно испугана. В эту минуту она думала о молодом стражнике Дауре, которого полюбила совсем недавно и совсем неожиданно. Неужели и он замышляет что-нибудь худое!..
— Нельзя им доверять, — говорил Кучук-эффенди, следя за тем, какое впечатление производят его слова на девушку. — Поверь мне: так лучше…
И Саида с этого дня превратилась в бедную аравитянку, приемную дочь Кучука-эффенди.
…Саида с детства проявляла послушание и покорность. Ее тщательно обучили искусству туалета. Она умела красить ногти особым способом, известным лишь в Аравии, да и то в каком-то отдаленном оазисе. Она владела секретом, как чернить брови, знала состав мазей, которыми некогда пользовались женщины Вавилона. Однако большинство этих секретов пока оставались без применения, ибо восемнадцатая весна — лучшая в мире мастерица по части косметики, о чем красноречиво свидетельствовали восхищенные взоры молодого Даура Айба.
Он стоял у изгороди, играя концами шерстяного башлыка. По ту сторону забора стояла Саида. Утреннее солнце освещало ее со спины, и казалось, его лучи насквозь пронизывали ее хрупкое тело.
Это было утро после грозной бури, разыгравшейся ночью. Как всегда в таких случаях, день казался особенно ярким и радостным. Небесная лазурь и зелень гор, синева моря и белые стены домов в такие утра спорят между собою свежестью и яркостью красок.
Даур время от времени, словно невзначай, касается своей грубой ладонью девичьей руки. Саида не протестует. И каждый раз, когда он прячет руку, боясь обидеть возлюбленную грубым прикосновением, она обращает к нему взор то лукаво-сердитый, то поощрительный. И он снова осмеливается повторить свою невинную проделку. Тогда улыбаются оба: она — дерзко, а он — виновато, как не искушенный в любви человек.
Обычно Даур оживлен и разговорчив в присутствии Саиды. Но нынче он задумчив. Молодой человек словно разглядывает воду на дне глубокого-глубокого колодца. А девушка, как и тысячи ее сестер в такие минуты, требует слов. Она хочет слышать голос влюбленного, только его голос.