— Ты сегодня скучный какой-то, — говорит Саида капризно, как и подобает красотке. — Молчишь, ничего о себе не расскажешь.
— Мне приятно быть возле тебя…
— Ты бледен, — продолжает Саида. — Ты плохо спал?
Даур утвердительно кивает.
— Почему?
Вот вопрос, которого всегда должны остерегаться мужчины! Лучше до него не доводить дело. Это коварное «почему?» заставляет обычно изворачиваться и лгать — с тем, чтобы в конце концов признаться во всем…
Даур попытался взять себя в руки, твердо решив не уступать девушке и ни в чем перед ней не открываться.
— Почему? — повторяла турчанка, уловив минутную нерешительность молодого человека и заподозрив его в измене.
— Я почти не спал…
— Разве ты не был вчера свободен от службы?
— Страшная буря… — Начал Даур, но так неуверенно, что и младенец уличил бы его во лжи.
Она покачала головой.
— Нет, неправда.
— Я думал о тебе, Саида…
— Что же ты думал обо мне?
— Я мечтал о том дне, когда смогу увезти тебя из этой ненавистной лавки.
— Возможно, но это не все. Признайся честно — не все?
Даур потупил взор.
И тогда, чтобы ускорить допрос, Саида прибегла к простому, но веками испытанному приему.
— Я знаю все, — заявила она упавшим голосом. — Это должно быть, та самая девушка, которая живет за рынком…
И она уронила голову на руки, и плечи ее дрогнули. Саида по-настоящему разволновалась. Мысль о том, что Дуар мог вот так же, как с нею, встречаться с другой девушкой, казалась ей невыносимой.
Даур опасливо осмотрелся. «Позор, — подумал он, — ежели кто-нибудь застанет меня с плачущей девушкой! Что тогда скажут люди?» И этот крепкий человек, не ведавший страха, вдруг размяк от каких-то двух капель девичьих слез…
Теперь вы сами, друзья мои, можете убедиться в том, что мужской характер Даура был не только не целен, но имел весьма существенные слабости. Дело в том, что молодой человек порою испытывал прилив той наивности, которая, если не бороться с ней, превращает мужчину в тряпку (состояние, которое презирают, в первую очередь, сами женщины).
— Саида… перестань, Саида, — говорил Даур, озираясь, как преступник. — К нам нежданно-негаданно явились гости… Гости из Турции. Вот и все!
— Какие гости? — едва слышно спросила девушка.
— А как ты думаешь, кто?.. Сам княжич Аслан. И с ним еще один молодой турок…
— А ты меня мучил! — проговорила девушка, с облегчением вытирая глаза кончиком кисейной шали.
— Как тебе к лицу эти слезы! — воскликнул очарованный Даур.
Девушке все еще не верилось.
— Неужели они так взволновали тебя?
— Что правда, то правда — взволновали, и даже очень, — ответил Даур. — Каждый, кто любит свою страну, не может не волноваться… Он должен волноваться, если он мужчина.
— И он разговаривал с тобой?
— Кто? Княжич?
— Да.
— Мой отец и я уполномочены посредничать между ними, — не без гордости проговорил Даур, кивая в сторону крепости. И девушка поняла, что он имел в виду. Молодой человек продолжал: — Я уверен, что их удастся помирить. Аслан уже не тот Аслан, каким был раньше. Теперь он шелковый. Наконец-то кончится глупый раздор. Князья Маршаны и Диапш-ипа лопнут от злости. И поделом!.. — Даур угрожающе повторил: — Никому не дозволено превращать в игрушку свой родной край!
Саида положила руку ему на плечо. Даур продолжал с воодушевлением:
— Каждый человек любит мать, отца, любит сестер и братьев. Он берет себе жену и делает ее хозяйкой своего сердца. Но над всеми близкими и дорогими, над всеми родными и бесценными, словно Эльбрус, высится одно великое имя: родина! Мать обидишь — она простит. Жена, быть может, поверит раскаявшемуся супругу. Но родина ничего не прощает, она помнит и доброе и худое — тем и прекрасна она!
Молодой человек весь преобразился. Исчезла его неразговорчивость. Казалось, дай ему крылья — и он взлетит. Он говорил искренне, говорил о том, во что свято верил… Даур стиснул кулаки, точно сжал в них души всех своих врагов. Куда девалась его замкнутость! Ее как не бывало!
Девушка прижалась щекой к его руке и прошептала нежней родниковых струй:
— Хороший, хороший…
Может быть, женщины ничего и никогда не говорили нежней, чем эти два простых слова. Даур почувствовал себя на седьмом небе, и с этих заоблачных высот мир показался ему добрым, веселым, а мелкие земные страсти уступили место возвышенным. Вот следствие той любви, о которой я вам говорил выше: любви страстной и в то же время слепой. Имел ли право Даур даже в эту прекрасную минуту забывать о Кучуке-эффенди, об отце Саиды? Нет и тысячу раз нет! — таково мое мнение. Мы увидим дальше, прав я или нет.