8. ВЛАДЕТЕЛЬНЫЙ КНЯЗЬ
С высокого неба льется на землю полдневный зной, льется не менее щедро, чем вчерашний ливень. Море угомонилось. Маленькие желтоватые волны катятся лениво, едва покачивая небольшие корабли. Мир, кажется, стал еще шире, выше и светлее. Только лужи и липкая грязь на городских улицах напоминают о вчерашней непогоде.
На княжеском дворе поднялись давно. Няни кормят завтраком малолетних. Меньшого княжича пытаются убаюкать — он плохо спал прошедшей ночью, беспрерывно плакал. Кормилица поет ему колыбельную. Однако песня не действует на малыша — он продолжает пищать. Тогда кормилица повышает голос, ее песня уже слышна во дворе.
В дальнем углу двора отдыхают крестьяне. Одни пришли из Да́ла, другие из Гудау́т, третьи из Гагр. Тяжелые каплуны, черноокие козлы, многочисленные круги свежего сыра, мед в бурдюках — свидетельство почтения владетельному князю — перешли в руки расторопных дворцовых служителей. Крестьянские обувь и черкески испачканы грязью самых разных оттенков: рыжая грязь — с гор, коричневая — из Гагр, черная — с Кодора… Ходоки приводят в порядок свою одежду и обувь: кто чистит сапоги, кто латает черкеску, кто обсыхает на весеннем солнце. Каждого из них, словно черви, точат многообразные горести. Одни остались без дров из-за самоуправства княжеских надсмотрщиков; у других Маршаны незаконно отняли землю; третьих притесняют князья и дворяне, доводя народ до исступления. Словом, у каждого рот полон жалоб, только открой уста — и горькие сетования посыплются без удержу.
Крестьяне прислушиваются к песне. Они шли всю ночь, промокли, устали. А под такую песню да на теплом солнышке недолго и задремать…
— Хороша, проклятая, — добродушно отзывается о песне Темур из Дала. Он сладко потягивается и с трудом сдерживает зевоту.
Темур ростом в сажень, сухощав — одни кости да жилы. На черкеске латка на латке — дай бог столько здоровья каждому, сколько у него латок! Глаза узкие и насмешливые, нос тонкий и острый. Знал бы князь Маршан, где сейчас Темур — с ума бы сошел от злости. Но Темур не унывает. «После бури наступает день погожий», — любит он повторять глубокомысленно. Жизнь в горах, трудная и бедная, научила его трезво смотреть на беды, которые обрушиваются на крестьянина, как снежная лавина.
Темур собрал вокруг себя крестьян и плетет всякую быль-небылицу: надо же как-нибудь скоротать время.
— Не хнычьте, — говорит он, — хныканье здесь не в цене, за него не дают мамалыги.
— Зачем ты сюда явился? — спрашивают его.
— За землей.
— И ты надеешься ее получить?
— Я? Вот увидите!
Темур чересчур хвастлив. Но ему начинают верить. Этот неудачник никогда не унывает.
— Послушайте, — говорит он шепотом, словно по секрету, — надо уметь пролезать в игольное ушко. Вы сейчас увидите, что я сделаю с Маршанами. Келеш с ними на ножах. Поднеси ему кровь Маршанов, и он выпьет ее, как вино. Князья хитры, но я не дурак.
Согум из Гудаут оглядел Темура с головы до ног и многозначительно сказал:
— Ты очень хитер, Темур из Дала.
Темур почесал затылок, пересчитал латки на своих ноговицах, но и тут не сдался.
— Считайте, что земля у меня в кармане, — сказал он убежденно.
Вот на крыльце показывается князь. Он в долгополой черкеске из тонкого коричневого сукна. Это среднего роста старик, на вид крепыш: худощавое, энергичное лицо, нос горбинкой, глаза карие, настороженные, как у коршуна. Волосы светлые и редкие, борода и усы аккуратно подстрижены. На груди — длинный ряд золоченых гозырей, от гозырей тянутся золотые цепочки, сходящиеся лучами у левого и правого плеча.
Князь имеет вид человека, уверенного в своих силах. Впрочем, князю положено верить в свои силы. Какой же это князь — без гордой осанки, без глубокого сознания собственного достоинства? Не ступать же князю по земле опасливо, как по шаткой половице? В его походке должны чувствоваться мощь и благородство. Пусть душа его полна тревог и сомнений, но для подвластных ему людей он — олицетворение мужества и непобедимости… Надобно заметить, что у Келеша хватало умения соблюдать эти правила, кажется вычитанные между строк у автора «Князя», Макиавелли.
Род Келеша — древний и знатный, прямая ветвь владетельных князей. Всякое бывало в прошлом. Фамильные предания сохранили образы и несчастных слабых предков, теснимых и обижаемых недругами. Помнили о них и Маршаны и Диапш-ипа, позволявшие себе дерзить князьям Чачба, а порою даже открыто соперничать с ними. Сознательная жизнь Келеша началась при явных неудачах фамилии Чачба. При жизни его отца иные князьки и вовсе распоясались. Каждый из них мнил себя царьком в своих селах и действовал в них по собственному усмотрению. Паши разжигали эти настроения строптивых князей, только в одном случае признавая подлинное единение между ними — при выплате дани султану. Чтобы решительней и полнее воздействовать на старого владетельного князя, молодого Келеша еще в детстве увезли в Турцию в качестве заложника. Когда умер старый Чачба, султан сделал Келеша владетельным князем.