Мелецкий сел в кресло. Ему лет тридцать. Глаза у него цвета воронова крыла; волосы черные, рано поредевшие. Лицо загорелое и обветренное.
Георгий тотчас перешел к теме, которая более всего волновала правителя Абхазии. Речь шла о сравнительно давнишнем предложении князя Келеша, направленном в Петербург: угрозы султана вынуждали просить покровительства — военного и политического. Ответ императора запаздывал, и в Сухуме сомневались, дошло ли письмо до Петербурга.
— Дорогой князь, — сказал капитан, — письмо было вручено его превосходительству дюку де Ришелье, губернатору Херсонскому и Екатеринославскому. Император весьма благосклонно отнесся к этой просьбе.
— Из чего это видно, ваше сиятельство? — спросил Георгий.
— Хотя бы из того, что нынче я здесь, в этом дворце…
— Вы привезли какую-нибудь новость?
— В некотором роде — да.
Уклончивый ответ офицера несколько смутил Георгия. Он посчитал необходимым откровенно высказать некоторые мысли.
— Я понимаю осторожность его императорского величества, — сказал Георгий, присаживаясь на край кресла. — Но заверяю вас, дорогой князь, отец непреклонен в своем решении отдать себя и народ свой под покровительство его императорского величества… — Георгий поглядел на Мелецкого и, словно пытаясь угадать его мысли, спросил: — Скажите откровенно, как на это смотрит император?
Мелецкий заговорил сухо, сознавая свою ответственность. Император, разъяснял он, согласен оказать покровительство князю Келешу. Император готов в подходящий момент скрепить высочайшим актом принятие княжества в подданство российское. Однако официальная сторона дела не может быть разрешена быстро. Надо запастись терпением, надо повременить. Князю, должно быть, известно, что Наполеон деятельно готовится к новому походу. Кто поручится за то, что Австрия или Пруссия — конечная цель Наполеона? Он слишком задрал нос, он видит мир не таким, каков он есть, а каким ему хотелось бы его видеть. Мир по-наполеоновски — порабощенная Европа. Учитывая все это, надо признать, что положение на Черном море еще больше осложняется… Во всяком случае, просьба о покровительстве будет уважена…
— Будет уважена, — подчеркнул Мелецкий.
Речь Мелецкого была неторопливой. Каждое слово звучало отчетливо. Сидя здесь, в этом дворце, в чужой стороне, князь, как это случалось с ним всякий раз, когда он уезжал за пределы отчизны, чувствовал за собой всю мощь государства российского. И это чувство делало его сильным, приподнимало над людьми, и новые силы вливались в его сердце, уверенней работала мысль…
Капитан, помолчав немного, повторил:
— Будет уважена.
— Я полагаю, — заметил Георгий, — что этой просьбой отец выразил чаяния народа нашего…
— Надеюсь… За исключением одного пункта, — сказал капитан, поморщившись. — Я имею в виду пункт, по которому он просит оставить в силе торговлю пленными. Согласитесь — это нетерпимо! В городе, недалеко от крепости, я видел толпы несчастных пленников. Надо искоренять варварские обычаи султанов, а не потворствовать торговле пленными!
Молодой князь густо покраснел.
— Понимаю вас, — пробормотал он.
— В таком случае, — продолжал Мелецкий, — ваша святая обязанность воздействовать на отца, чтобы он не настаивал на сем позорном пункте.
— Разумеется, разумеется… Однако… — Георгий потер пальцами виски, точно у него болела голова, подумал немного, потом заговорил горячо, убежденно: — Главное нынче, на мой взгляд, заключается в быстрейшем удовлетворении просьбы о покровительстве. Главное, князь, ваша помощь… Поймите же нас! Султан не дремлет… Скажите, ради бога, прямо: будет ли уважена наша просьба? И когда точно это произойдет?
— Трудно определить год и число, — сказал Мелецкий.
— Я полагаю, — продолжал Георгий, еще больше оживляясь, — что и мы сумели бы внести свой вклад в вашу борьбу против Порты. Когда поток вертит мельничное колесо и отлично справляется с этой работой, — очень хорошо! Но кто же станет сетовать на то, что в речку вылили еще один кувшин воды? Нет, такого мельника встречать не приходилось! Мне кажется, — продолжал княжич, точно отхлебывая глотками крепкое вино, — мне кажется, что турки не так уж сильны. Отнимите у них уверенность в иноземной помощи, сбросьте со счетов иноземных офицеров, обучающих турецкую армию, и вы увидите, что от Великой Порты останутся, как говорят русские, рожки да ножки. Султан грозен, когда против него стоят безоружные люди… Нам угрожает смертельная опасность, и нам необходима помощь. Отец твердо держится этого убеждения, поверьте мне, дорогой князь!.